Вечность в тебе. Аннэ Фрейтаг
заваривает чай. И не говорит ни слова. Не думаю, что я когда-либо видела кого-то, кто был бы так зол. Так контролируемо зол. Он ставит на стол две чашки. И делает это совершенно спокойно. Но я чувствую, что больше всего на свете он хотел бы швырнуть их о стену.
– Тебе нужно прижать пакет со льдом как можно крепче. – Это инструкция, и я следую ей. – Что этот парень хотел от тебя? – спрашивает он, садясь рядом со мной. – Кто это был?
– Фабиан, – говорю я.
– Фабиан, – повторяет он.
– Да.
Молчание.
– Тебе нужно прижать этот чертов лед, – говорит он и кладет свою руку на мою. – Так.
– Хорошо, – киваю я.
Молчание.
– Где ты научился так драться? – спрашиваю я через некоторое время.
– Тренировки по боксу, – отвечает он односложно, а затем добавляет: – Чего этот парень от тебя хотел?
– Думаю, напугать, – говорю я. – На самом деле я сама во всем виновата.
– Сама виновата? – ревет он, вскакивая. Его стул падает, чай переливается через край чашки, и я вздрагиваю. – Черт возьми, да что бы ты ни сделала, он не должен был прикасаться к тебе! – Джейкоб огромный, как башня. Его сонная артерия пульсирует. – Этот мерзавец на полторы головы выше тебя и весит вдвое больше! – его голос срывается. – Нельзя бить кого-то, кто слабее тебя самого!
Я только смотрю на него, продолжая прижимать пакет со льдом к голени. Дыхание Джейкоба неровное, руки сжаты в кулаки, а глаза непостижимо черные.
– Он не имеет права прикасаться к тебе. Никто не имеет права тебя трогать, если ты этого не хочешь. – Пауза. – Ты это понимаешь?
Я снова киваю. Несколько секунд мы просто смотрим друг на друга, затем он поднимает свой стул, достает тряпку и, вытерев чайные лужи, снова садится.
– И что же ты сделала? – наконец, спрашивает он.
– Я избила его девушку.
Он поднимает брови.
– Ты избила его девушку? – Я киваю. – По твоему виду не скажешь.
– Знаю. До этого случая я никогда никого не била. – Короткая пауза. – Это основная причина, по которой мне нужно проходить терапию. – Еще одна пауза. – На самом деле родители хотели, чтобы я прошла ее еще раньше, но я отказывалась. А теперь это обязательно. В противном случае меня исключат из школы.
– Они исключили бы тебя за то, что ты однажды кого-то ударила? – хмурится он. – Я бы сказал, это чересчур.
Я думаю об Изабель и этой странной ситуации, которая теперь кажется мне совершенно нереальной. Как будто это случилось не со мной, а с кем-то другим.
– Почему ты это сделала? – спрашивает он.
– Она сказала что-то, что… – не могу продолжать говорить, иначе начну плакать. А я не хочу снова плакать перед ним.
– Что она сказала? – тихо спрашивает он.
Я сглатываю и все-таки говорю:
– Спросила, когда я, наконец, покончу с собой, как мой душевнобольной брат.
Я смотрю на нее, а она смотрит в сторону.
– Я думал, твой брат в