Гадкий гусенок. Татьяна Александровна Яшина
возглавила маленькую процессию, мы быстро миновали парадные покои – с обтянутыми шелком стенами, расписанными потолками и устилающими пол коврами. Коридор второго этажа, где комнаты давно стояли необитаемыми, служил галереей портретов предков – настолько дальних, что им не нашлось места в гостиной, где картины занимали стену от пола до потолка. В центре висел, конечно же, маршал Монлюк – отец графини – суровый старик с изуродованным мушкетной пулей лицом.
Портреты, казалось, провожали нас глазами, пока мы дошли до чердачной лестницы. Ступеньки завизжали под нашими ногами, как привидения.
Что за великолепие! На чердаке хоть в мяч играй – настолько он был велик. Солнечные лучи шпагами протыкали воздух сквозь щели в ставнях, золотые пылинки кружили, угасая в вышине под стропилами. Пахло мышами и пылью.
Первым делом я подняла железный крюк и отворила ставни, впустив солнечный свет. Девушки, жмурясь, подошли к окну. Передо мной расстилались черепичные крыши Парижа. Слева вздымались сизые стены королевского дворца, сверкала серебром лента Сены. Близ восточного подъезда Лувра распласталась церковь Сен-Жермен л’Оксеруа, чей колокол подал сигнал к резне в Варфоломеевскую ночь… Я поскорей отвернулась. И увидела Бастилию – словно мрачный утес вознесшуюся на востоке. Пушки на крыше тюрьмы сияли в солнечных лучах – как громко они, должно быть палили пятнадцать лет назад – когда Генрих Четвертый погиб от руки Равальяка… А еще громче – в сентябре 1601 – когда родился дофин, будущий король Людовик Тринадцатый…
Пока я разглядывала окрестности, девушки нашли у стены громадный сундук и сейчас увлеченно копались в его недрах. Пожалуй, это сооружение, если резко опустить верхнюю часть, вполне способно перерубить хребет. Едва я об этом подумала, девчонка бросила держать крышку и с визгом кинулась ко мне.
– Крыса! Крыса! – закричала она так, что у меня зазвенело в ушах.
– Тише ты! – я кинулась к сундуку, где вторая служанка дергала ногами, пытаясь выбраться из-под придавившей ее тяжести. Взметнувшаяся пыль мешала дышать, я закашлялась.
– Я сейчас! – я изо всех сил вцепилась в край, откидывая дубовую крышку обратно. В голове мелькнуло – а вдруг ей действительно отрубило голову? И сейчас обезглавленное тело мягко свалится на пол, прекратив агонию – а в сундуке останется голова?
Какая чушь лезет в голову! Девчонка, потирая голову – целую и невредимую – сползла на пол и осторожно ощупывала шею.
– Больно? – я старалась рассмотреть, что у нее с шеей – похоже, ей досталось – в вырез сорочки стремительно наползал багровый кровоподтек. Крови, к счастью, не было. Видимо, это успокоило девочку – посмотрев на ладонь, она неловко поднялась на ноги, цепляясь за сундук.
– Простите, ваша милость, – шмыгнула она носом. – Думала, убило меня.
– Крыса… – раздался из угла виноватый голос. – С тех пор как моему братику крыса лицо объела – боюсь я их пуще нечистого!
Вторая служанка торопливо перекрестилась, глядя в угол – в темноте там и впрямь