Метод ненаучного врачевания рыб. Олег Владимирович Захаров
ресницы. Только глаза у него были холодные и безжалостные. Исключительно из-за своих безжалостных глаз он имел вид отъявленного головореза. Я тогда подумал, что, зная об этом, ему самому, наверное, становится неудобно, когда он оказывается в обществе. Поэтому дерево, на котором он сидел, и лес позади него как нельзя лучше подходили к его звериному облику. Но одет он был исключительно по-городскому, и я невольно проникся сочувствием к людям, которым там, в городе, приходится иметь с ним дело.
– Ну и как тут? Лучше, чем в детдоме? – спросил незнакомец, наслаждаясь собственной осведомленностью и произведенным эффектом.
Я пожал плечами.
– А тот, другой, все еще в детдоме чалиться? – Он многозначительно посмотрел на меня.
– Какой другой? – с вызовом спросил я.
– Ты мне дуру не гони, – тон у него был снисходительный. Я его забавлял. – Ты, вообще, зачем тут оказался? Тачка понравилась? Думал, твоей станет?
Мне нечего было сказать. Но поношенная телогрейка на мне, не по размеру большие сапоги и нож в руке добавляли мне баллов. В глазах незнакомца я предстал прирожденным жуликом, который едва ли ни с пеленок начал крутить дела, а теперь вот матереет, набираясь сил на новые подвиги.
Мы замолчали.
Незнакомец сунул руку в карман пальто, немного пошурудил там и что-то извлек в зажатом кулаке.
– Видал бродягу? – Между пальцев показалась мордочка мышонка. – Тащит все, что плохо лежит, вроде тебя. Еле поймал. Ну да теперь мы с ним одна семья. Тебя как зовут?
– Валька, – сказал я.
– И его Валькой назову, – подхватил незнакомец, чему-то обрадовавшись. – Ну, что, Валек, опять жрать хочешь? – обратился он к мышонку, подставляя свой палец к его остреньким зубкам.
Потом он засунул мышонка обратно в карман и сделался прежним, будто и не было той сентиментальной сцены.
– В доме есть кто? – деловито спросил он, кивнув в нужную сторону, хотя с того места, где мы сидели, нашего дома видно не было.
– Есть, – сказал я.
– Анюта и воин прехрабрый? Или кто еще появился? – Он был прекрасно осведомлен о наших делах и всячески старался это продемонстрировать.
Очевидно, под «воином прехрабрым» он имел в виду Мирона. «Аней» он назвал Дашкову. При этом тон его был покровительственным, словно он говорит о младшей сестренке.
Я кивнул.
– Ладно, – он слюнями затушил окурок и положил себе в карман. – Ты здесь погуляй малеха, в дом не ходи пока.
Он встал и пошел от меня какой-то малоприличной походкой, которую я прежде не встречал ни у кого. Но она тоже говорила за него не меньше, чем его жестокие глаза. А я остался пережидать это самое «малеха». А что бы вы сделали на моем месте? Метнули бы ему нож в пальто с подобранного расстояния?
Я сидел в опадавшем лесу, на стволе сгнившего дерева, и испытывал те же ощущения, что и в театре, когда по ходу действия выключают свет, чт