Дни силы и слабости. Юлиана Яроцкая
поблагодарил самого себя за находчивость и достаточное количество ума. Приятно, однако, знать, что ты можешь обеспечивать и себя, и свою сестру, и ее собаку без контакта с криминалом. Это дает ощущение какого‑то полноценного богатства. Вот у кого‑то там безрадостные будни, а у нас тут все хорошо. Вот другие едва концы с концами сводят, а у нас тут лакшери. Какао пьем. Главное, только за квартиру не забыть заплатить.
Сенк носил светлую бороду, длиной уступающую зубной щетке, такие же светлые усы и такую же, как борода, прическу. Хотя прическа порой бывала длиннее бороды. Ее он стриг редко, ибо щетина на макушке – это слишком вызывающе. Бороду он подстригал ножницами по четвергам. Седые волоски ничем не красил – с ними как‑то солиднее. За щеками, когда он улыбался, поблескивали два золотых зуба. Их ведь тоже не покрасишь. Телосложение и так выдавало в нем работника исключительно умственного труда. Мощные извилины левого полушария и хитрый, близорукий взгляд. Сутулость. Серо‑зеленые глаза. Они конспирировали все, что он хотел скрыть или ленился демонстрировать. Однако про элегантность Сенк тоже не забывал – считал это важным для успеха и в бизнесе, и в повседневном общении. Элегантный пофигизм. Многозначительность. Сенк часто приправлял свои слова двусмысленностью. Он превращал мимику и голос в театр. В харизму. Он умел улыбаться и как пожилой пастор, и как дьявол, только что захапавший душу грешника.
Открыв дверь без ключа (значит, пса уже выгуляла), Сенк сощурил глаза до горизонтальных щелочек и пристально оглядел комнату. Все чисто. Все спокойно. Это показалось ему подозрительным.
Рядом со шкафом, словно британский караульный, стоит Матильда – вытянувшись по струнке и с неестественно радостным выражением лица.
– Ну, как вы тут? – Сенк, не переставая щуриться, закрывает за собой дверь и снимает ботинки.
– Все хорошо. – Матильда не может снять с лица улыбки чеширского уголовника.
– Точно?
– Сто процентов.
В присутствии других людей Матильда – на редкость спокойный, даже замкнутый ребенок. Оторвать ее от рисования или от медитации над какао невозможно. Но стоит только ей избавиться от посторонних глаз – и один Бог свидетель, на что способно это создание.
Сенк не спеша, чувствуя холодный пол сквозь носки, направился к холодильнику – присматриваясь, принюхиваясь и опасаясь подвоха.
Но подвоха все не было и не было.
– А у тебя как дела? – Матильда, не двигаясь с места и не шевелясь, провожала его взглядом. И этот взгляд не вызывал доверия.
– Как дети в школу, – Сенк не сводил глаз с Матильды даже тогда, когда, по мере его перемещения, для этого пришлось выворачивать шею.
Переступив воображаемую черту, за которой находилась «кухня», он наконец повернул голову прямо. Впереди возвышался холодильник.
Сенк наклонился, внимательно рассмотрел ручку. Вроде цела. Потом осторожно открыл дверцу, проверяя холодильник изнутри. «Лампочка горит – значит, все работает». На второй полке затаилось вчерашнее