Черная графиня. Марк Казарновский
на старших, с их синими, затем серыми, и самых старших – белыми платьями.
Да, посмотрели бы сейчас на меня мои смолянки. Вся в кровоподтеках, да и на левой руке уж точно будет протез в виде перчатки.
Я закончила Смольный как лучшая. Получила шифр[13] – золотой вензель с инициалами императрицы.
Подошел срок выпускных экзаменов. Император, императрица и их дети – присутствовали.
На меня – посматривали. Я уже знала, что я – тоже Романова. Только как-то без брака я родилась. Поэтому и воспитывало меня до 7 лет семейство Миттрахов. Из Финляндии они были, аристократы финно-шведские. Знаю, мне дали титул графини. Все бы ничего, но сама не пойму – у меня появилась обида на императорское семейство. Я все видела, чувствовала и думала – как же так. Почему меня обездолили. Почему я не получила ни материнской ласки в детстве, ни теплоты семьи в юности.
Не одна я плакала по ночам да тосковала в храме на дежурной молитве. Все мы, дети, хотели вернуться домой. Но вот что однажды произошло.
Я этот день вспоминаю постоянно. Меня послали в сад при институте, подрезать розы. У ограды они особенно разрослись. Я уже была в выпускном классе, шла на шифр. Свое белое повседневное платье прикрыла фартуком. Взяла садовые ножницы и перчатки и так тихонько работаю у ограды. Знаю, что глазеть по сторонам не принято, но… А за оградой, недалеко от въезда, по которому к нам император или наследник приезжали, болтался, в смысле, ходил офеня[14]. Такой высокий, крепкий. Курит, запах махорки легко меня достигает. Поглядывает. И все улыбается. Чего ему весело.
День пасмурный, тучи низко так несутся, словно предупреждают – эй, девушка, поберегись.
Меня все зовут Миттрашка, у нас у всех были прозвища фамильные. По именам не называли. Поэтому, когда уже сейчас, через много лет, встречаешь кого, то и слышишь:
– Ох, голубушка Нарышкина, как ты хороша, ах-ах.
Я эти «ахи» и вздохи ненавидела. Да и многое другое. В общем, вместо радости у меня все больше развивалась горечь. Видно, нельзя ребеночка лишать мамы и детства. Но мы привыкли всё скрывать. Поэтому и выглядели всегда довольными, радушными, веселыми и счастливыми. Хотя у многих это было не так. В частности, у меня.
Так вот, подрезаю розы. Офеня у ограды крутится. Уже полицейский, что дежурит у ворот, негромко так сказал:
– Чё здесь толчешься, неумытый. Вали отсюда, государю не вздумай на пути попадаться. Гляди, в околоток живо у меня загремишь.
Офеня соглашается, но объясняет охраннику, что ждет, когда малышек на прогулку выведут. Уж они у него всегда конфетки да ландринки берут. И пакетик конфет полисмену дает.
Я мысленно речь офени подправляю, но и разглядываю.
А он, мимо проходя, неожиданно подошел к ограде и тихонько говорит:
– Чё, барышня, интересно тебе на жизнь городскую смотреть?
Я улыбаюсь улыбкой номер пять, то есть приветливой.
– Конечно, сударь, очень даже интересно.
– И что, ты, может, и государя видела?
– И неоднократно, – отвечаю.
Тут он неожиданно быстро подошел вплотную к загородке, свой столик с груди передвинул и спрашивает:
– А
Шифр – золотые знаки. Вручались лучшим выпускницам Смольного института.
Офеня – торговец с лотка, который у него приспособлен на лямках. Имеет жетон – разрешение на торговлю.