Мы умели верить. Ребекка Маккай
подвох. И он выбрал двух самых красивых мужчин в Чикаго, чтобы подпитывать свою тревожность. Йель стряхнул Джулиана с плеча, и тот отчалил, дурашливо улыбнувшись.
В помещении стало громче, звук рикошетил от верхних этажей, появлялось все больше людей. Двое смазливых, совсем молодых парней лавировали с подносами с кусочками киша и фаршированными грибами и яйцами. Йелю казалось странным, что еда не кубинская, под стать напиткам, но у Ричарда, вероятно, был один расклад на все вечеринки: открыть двери, открыть бар, нанять мальчиков с кишем.
В любом случае, это было бесконечно лучше, чем та странная и бесчестная вигилия прошлым вечером. В церкви приятно пахло ладаном, но в остальном там было мало такого, что одобрил бы Нико.
Чарли тогда сказал, что Нико до смерти не понравилось бы это, и, услышав себя, попытался рассмеяться.
Родители Нико осторожно пригласили любовника Нико на вигилию, сказав, что это «подходящее время для друзей отдать дань уважения». Имея в виду: не показывайся на главную мессу сегодня. Имея в виду: лучше не показывайся и на вигилию, но признай, что мы великодушны. Но Терренс пришел прошлым вечером, а с ним еще восемь друзей. В основном, чтобы быть рядом с Терренсом и поддержать Фиону, которая, как выяснилось, как раз и вынудила родителей написать приглашения; она им сказала, что, если они не пригласят друзей Нико, она встанет во время службы и объявит об этом во всеуслышание. Но все равно немало друзей отклонили приглашения. Эшер Гласс заявил, что он физически не сможет ступить ногой в католическую церковь. («Я стал бы орать про резинки[7]. Богом клянусь»).
Восемь друзей Нико сидели плечом к плечу на задней скамье, когорта пиджаков вокруг Терренса. Было бы лучше, если бы Терренс мог анонимно смешаться с толпой, но они и рассесться еще не успели, когда Йель услышал, как одна пожилая женщина говорит своему мужу: «Вон тот. Черный джентльмен в очках». Словно бы в церкви был другой черный парень, с идеальным зрением. Та женщина была не единственной, кто периодически оглядывался во время службы, движимый антропологическим интересом увидеть, когда же – если вообще – эта черная гомоособь начнет скулить.
Йель держал Чарли за руку, незаметно для других – не в знак нежных чувств, а потому, что Чарли испытывал аллергию в церквях: «Только увижу подколенники и гимтарии[8], – говорил он, – и на мою шею опускаются пять тонн англиканской вины»[9]. Так что Йель украдкой потирал своим широким большим пальцем костлявый палец Чарли.
Родственники, вспоминая Нико, рассказывали истории только из его детства, словно он умер подростком. Одна история от его сдержанного, мертвенно-бледного отца, была хороша: Фиона, когда ей было семь, захотела двадцать центов, чтобы купить горсть конфет «Шведские рыбки» со стойки на кассе мини-маркета. Отец заметил, что она уже истратила карманные деньги. Фиона начала реветь. А Нико, которому было одиннадцать, уселся посреди прохода и пять минут выкручивал и тянул свой едва шатавшийся коренной зуб, пока не вырвал. Потекла кровь – и отец, который
Католикам запрещается пользоваться презервативами.
Сборник церковных гимнов.
Здесь ирония: выражение