Венец Логоры. Андрей Владимирович Останин
с тех пор очень уж не любит. Лучше тебе не знать, что он с ними делает. Да и я знать не хочу, если честно. А раньше, бывало, песни даже пел. Весёлые. Зря они его там сразу не убили. Он в себя пришёл, освободился и… Весь торт им свечками утыкал! До сих пор на том пепелище трава даже не растёт.
– Ужас какой! А как его поймали? По твоим рассказам – опытный боец.
– Колодец он пошёл отравить, а там собака откуда ни возьмись… – Белка злобно скривился. – Твари хвостатые, ненавижу! Ну, и повязали Лысого. То есть, тогда не лысого ещё. Волосы у него после того случая расти перестали. Да там и кожи-то негусто, а на кости не растут отчего-то.
– Колодец отравить?! – опешил Иван, хотя должен уж был привыкнуть за три-то дня. – Но ведь оттуда же кто угодно потом попить мог: и дети, и женщины, и те, кто вообще не воюет!
– У нас тут все воюют, – тихо поправил его Белка. – И женщины, и дети. С ними воевать ещё похуже бывает, чем с бойцами тёртыми. Никогда не знаешь, откуда прилетит. Пора бы уж тебе это понять, с виду-то не дурак вроде.
Иван промолчал. Сомнительно, что на этой планете умный, означает то же самое, что и на Астаре.
– Ну ладно – те люди его пытали, за то, что он их убить хотел. Он их поубивал, за то, что они его пытали. А всех остальных он теперь за что убивает? Вот и Лору тоже…
– Ты чего, из-за девки всё ещё маешься? – совершенно искренне удивился Белка. – Не ты же её грохнул!
– Она на меня посмотрела… – Иван замялся, не зная, как объяснить. – Я ей улыбнулся, обнадёжил, вроде как. А её убили.
Белка покачал головой, хмыкнул насмешливо.
– Вот уж действительно: совесть мучает не тех, кого должна, а тех, у кого она есть. А у Лысого нет, выгорела вся – он и не мучается. Ты лучше мне вот что скажи, астариец…
– Меня Иваном зовут.
– А мне по фигу, я тебя никуда звать не собираюсь. Ты скажи, где твой телохранитель? У вас, астарийцев, на плече всегда телохранитель сидит, вы без него даже в туалет не выйдете. Ну, на Логоре, по крайней мере. Твой-то где?
– Я его… – замялся Иван, чувствуя, что сейчас его оскорбят, пусть незамысловато, но обидно. Обиднее всего, что заслуженно. – Я его оставил… С собой не взял.
– Да-а, – вздохнул Белка. – Поторопился я тебя в умные-то определить, погорячился. А внешность обманчива бывает. Вот ты тому яркий пример.
И улыбнулся пакостно, ощерился паскудно. Иван отвернулся от молодого бойца, взялся зелень разглядывать. Заросли перед ним густо наросли, вольготно, пышно. Только расслабился – пришлось вздрагивать от неожиданности. В трёх шагах, вряд ли дальше, раздвинул узкие, резные листочки, чёрный, любопытный носик. Следом озорные глаза-бисеринки лукавством блеснули, а там и острые ушки показались. Шёрстка рыжая, пятнышки белёсые. Лиса секунду разглядывала Ивана, казалось – улыбается. Видно, что не боится, в себе уверена. Где уж такому увальню изловить её, хитрую да шуструю? Иван в ответ губы растянул, лисица фыркнула насмешливо и исчезла, словно привиделась.
– Ух ты! – беззаботно восхитился Иван и тут же на конвоира обернулся. Вспомнил,