Петушиные бои. Александр Пилипчук
которому единственным ругательством служил универсальный эвфемизм «гадство», заменявший ему на все случаи жизни матерные выражении, поморщился, взял наполненную стопку и отозвался:
– Гадство! Ну, будем считать это тостом, кум! Выпьем!
Загляд с ветки тутовника в будущую российскую геральдику завёл меня, признаюсь, в тупик. С удивлением смотрел я на невиданную в природе птаху – двуглавого орла, и бесплодно гадал: в чём тут притча, что означает эта пара неразлучных голов на туловище державной птицы? Но дела уже звали меня. Слетев с дерева, я направился на оперативную «слетучку» с Певчим Тухом, который ждал меня на сопредельном заборе.
– Ваша Величественность, – сказал выборный атаман, едва я взгромоздился рядом, – вчера на нашем подворье только и было разговоров о приезде сыновей Чепегиных. Дочь Владимира Ивановича и Марии Михайловны Валентина сегодня с утра наладилась в парикмахерскую делать какую-то химическую завивку, а Марьмихаловна придёт к Анне Константиновне иметь совещание по завтрашней вечере. Большой урон ожидаете при своём куролевском дворе, Ваша Величественность?
– Об этом только Нюра ведает, но мню, что бескровно не отделаться…
– Talis est vita – такова судьба! – притворно вздохнул атаман.
Ему хорошо изрекать латинские прописи, ведь приезд Костьки и Шурки ничем не грозит его свите. И я ответил:
– Vae victis – горе побеждённым. Эх, не следовало нашим предкам покоряться человеку за горстку пшена!
И тут меня с головой накрыли воспоминания о последнем дне отца – Кура XVII. Как-то к Чепегиным приехал из Пскова погостить младший единоутробный брат Нюры – Иван, подполковник, командир батальона Псковской воздушно-десантной дивизии. Встретил я его, входящего в калитку, и по телу забегали мурашки: через два года, увидел я, Ивана не станет – примет он от пули конец свой. Но не смог я узреть тогда, как круто повернётся моя собственная петушиная судьба на следующий день после приезда Ивана.
Я прогуливался по двору и услышал, как Нюра сказала мужу:
– Сергей, почему это у Петьки гребень в крови?
– Досталось ему от молодого петуха. Во-о-о-он от того драчливого кочетка. Далеко пойдёт салага! – показал в мою сторону отставной водолаз Сергей Захарович.
– Давно хотела тебе сказать, что пора нашему Петьке замену найти, а она, гляди-ка, сама нашлась. Завтра сварю Ивану щи с петушатиной…
Так в день коронования пала на меня отцовская кровь. Природная петушиная сущность возгордилась вожделенной властью, а другая моя ипостась, барахтающаяся в море человеческих чувствований и верований, установок, ценностей и идеалов, растревожилась. И задумался я тогда над мрачным, зловещим, устрашающим словарём борьбы за власть. Цезари и короли, тираны и диктаторы, деспоты и сатрапы, узурпаторы и самодержцы, самозванцы и марионетки, фюреры и дуче, генсеки и президенты, канцлеры и премьер-министры. Отцеубийцы и братоубийцы.