Захватывающие деяния искрометного гения. Дэйв Эггерс
дня в день, целыми неделями, наносил мазок за мазком. В конце концов работа была окончена, и, на мой взгляд, сходство портрета с оригиналом отрицать было невозможно. Я сказал Рики, что дело сделано, и пригласил его в университетскую мастерскую. В тот день он пообедал рано и вскоре был на месте. Я повернул рисунок, сияя и ожидая, как сейчас мы оба расцветем от счастья.
Наступило молчание. Затем он сказал:
– Так. Так. Это не то, чего я ожидал. Это не… то, чего я ожидал.
С этими словами Рики вышел из комнаты, оставив меня с портретом наедине.
С. 217
Всякий раз, проезжая мимо какого-нибудь кладбища, мы в изумлении, прямо-таки не веря глазам своим, цокали языками. Особенно если кладбище было большое, со множеством могил, неухоженное, почти без деревьев – сплошная серость, какая-то чудовищная пепельница. Тоф в такие моменты отворачивался, а я смотрел, но только для того, чтобы все запомнить и подтвердить данное самому себе обещание, что никогда не окажусь в таком месте и никого там не похороню, – кому нужны все эти кладбища? Кому они могут дать покой? Никогда не позволю похоронить себя в таком месте, уж лучше я исчезну вовсе…
Мне часто является в видениях собственная смерть. Когда станет ясно, что осталось недолго, – допустим, у меня найдут СПИД (по-моему, он у меня есть; если кто вообще и болен СПИДом, так это я), – короче, когда время наступит, я просто уйду, попрощаюсь и уйду, а потом брошусь в жерло вулкана.
Не то чтобы в мире вообще не существовало подходящих мест для захоронения, но эти муниципальные кладбища, да коли уж на то пошло, любые кладбища вроде тех, что лепятся к шоссе, или тех, что расположены в центре города (тела там, надгробия), – разве все это не примитив и не вульгарность? Яма, ящик, каменная глыба на траве. А мы устраиваем целую пышную церемонию, нам кажется, что она тут к месту, что в ней есть суровая красота, и вот мы собираемся у края ямы и опускаем в нее ящик. Немыслимо. Варварство и унижение.
Хотя справедливости ради надо сказать, что однажды мне попалось подходящее, судя по всему, место. Я шел – следовало бы сказать «совершал пешую экскурсию», если бы мы не просто гуляли, а делали что-то еще, но поскольку это была именно прогулка, данного выражения я не употребляю, хотя всякий, кто выходит на природу и оказывается там, где имеется слегка пересеченная местность, чувствует потребность именно его-то и употребить, – так вот, я шел по лесу, примыкающему к Карапе, притоку Амазонки. Вместе с еще несколькими журналистами (двое были из журнала «Рептилии») я на халяву присоединился к герпетологам – целой компании вооруженных фотокамерами упитанных американцев – специалистов по рептилиям. Они потащили нас с собой в этот лес, и мы поднимались по извилистой тропе в поисках удавов и ящериц. После примерно сорока пяти минут подъема по чаще, сквозь которую с трудом, бросая на землю редкие пятна, пробивалось солнце, деревья вдруг расступились, и мы оказались на прогалине, прямо над рекой. Видно было оттуда, без преувеличения, на добрую сотню километров во все стороны.