Мне тебя заказали. Ольга Бруснигина
хмыкнула Карина.
– Засунь свою храбрость, сама знаешь, куда и не выпендривайся. Я тоже не пальцем деланная.
– Я заметила, – призналась Карина, вспоминая, как ей влетело. Тело до сих пор ныло от побоев. Жаль синяков не разглядеть. По ощущениям их тьма-тьмущая, и на лице тоже.
– Ну, и отметелила ты меня? – усмехнулась Карина, потирая ушибленные места.
– А ты – меня, не хило.
– Мы с тобой подружки по несчастью. Не стоило ссору затевать.
– Точно! Лучше не скажешь. Давай держаться вместе.
– Зачем? Я привыкла – сама по себе. Так безопаснее. Не нужно ни о ком заботиться, переживать, да, и ответственность за чужого человека мне не нужна.
– Эгоистка, что ли?
– Не-а, детдомовская.
– А я, по-твоему, кто?
– Кто?
– В том-то и дело, что мы одного поля ягоды. У меня из родни только сумасшедшая тетка в психушке. Старая совсем и безумная. Проку от нее никакого. Воспитанием моим точно не займется. Хорошо, хоть по-малолетству какая-то родственница взяла меня под опеку, поэтому и в детдом я не попала. Только видела я ее всего пару раз, когда бумаги оформляли. Росла сама по себе: по добрым соседям шныряла, то там, то сям корку хлеба просила. Жалели: кормили, одежду поношенную давали. Я не привереда, брала и благодарила, а потом возвращалась, и так по кругу.
– А у меня никого нет – отказница.
– Знаешь, может это и к лучшему.
– Ни фига, себе, заявление! Как такое может быть лучше? Ни родни, ни дома, ни будущего.
– Сама рассуди. Я, к примеру, знаю, что вся семейка психически больные люди, способные на сумасшедшие поступки. Наследственность, знаешь ли. Бабка в интернате жила, тетка, потом мама, теперь, походу моя очередь подходит!
– А отец? Он-то где?
– Кто ж его знает? Мама там же в больнице залетела. Может от санитара, а может от такого же психа.
– Ты вроде нормальная?
– Не знаю. Пусть врачи разбираются. Гуляю до первого крутого приступа.
– Приступа?
– Пришибу кого-нибудь или порежу. Прецеденты были. В полиции мое имя в черном списке. Помню, было мне лет десять, может чуть больше, я пацану в голову камень кинула. Просто так, ради шутки, только голову ему до крови пробила. Потом стекляшкой от бутылки другому мальчишке руку царапнула. Желание у меня людям боль причинять, ничего не поделаешь. Чем старше, тем жажда сильнее, а шутки жестче. Прям, не могу, хочу пырнуть кого-либо.
– Чего ты, такая кровожадная?
– От меня не зависит. Переклинивает в башке, словно кнопочка красненькая включается. Руками начинаю махать, пинаться, пока не свалюсь от усталости. Когда вижу, чего натворила, страшно становится. Но потом все повторяется снова. Психиатр сказал, что в мозгу связь отсутствует, которая за жалость отвечает.
– Это плохо? – не поняла Карина.
– Представь, что у человека нет сочувствия к чужим страданиям. Зато до краев изворотливости и жажды доставлять боль.
– Представила – маньяк!
– Расстройство личности, свойственное серийным убийцам. Наука – не поспоришь, – видимо, не своими словами