Сорок второе августа. Кира Мюррей
слышная, тихая музыка.
Они на двоих распили одну бутылку бренди и в голове немного мутнело, мир слегка пошатывался. Наверное, подумала девушка, в машине стоял запах алкоголя.
Но почему-то не волновало, что мужчина тоже пил.
Они даже не допустили мысли, что их остановит полицейский и тогда ночь проведут не в уюте квартиры, а в полицейском участке.
Девушка опустила стекло, положив голову так, что упиралась виском в разъем для стекла. Холодный ветер играл с её волосами, откидывая их назад.
Магдалина закрыла глаза, наслаждаясь редкими бликами, которые видела даже через закрытые веки. Наслаждаясь ветром, что перебирал волосы и мурашками, что от холода бежали по коже.
Богдан жил на восьмом этаже в пафосной квартирке полной новейшей техники.
Магдалина скинула туфли и, не включая свет, пошла открывать окна. Богдан тоже не включил свет, сел по одну сторону дивана. Девушка села на другую сторон дивана, откинув голову на спинку.
– Мне нравится твое имя, – доставая пачку сигарет и протягивая девушки одну, сказал мужчина.
– Ты, наверное, единственный человек, которому оно нравится.
– Я заметил. Вика называет на тебя Лена.
– Гены и имя – это единственное, что у меня осталось от отца. Единственный мужчина, который любил меня больше, чем себя.
Они медленно выдыхали дым, тихо, чтобы не разрушить атмосферу интимности говорили.
От алкоголя и сигарет, а так же полумрака, немного кружилась голова. Правдивые слова вырывались, как-то бесконтрольно, как будто оба выпили сыворотку правды. Разбавляли болезненную правду иронией, от чего тихо посмеивались.
Это ведь так смешно, что, иногда, от человека остается только память и боль.
– А твоя семья? Что с ней было не так?
– У меня была идеальная семья, как будто с рекламы сока, – голос полный болезненной иронии. А меду слов прорывались смешки.
– Куча кузин, племянниц, племянников. Ну, просто пример для подражания. Мать – домохозяйка, несколько детей, отец, пропадающий на работе. Все, как и должно быть.
– По сюжеты должно быть, чтобы мать изменяла с садовником, а отец с секретаршей.
Богдан рассмеялся с какой-то нежностью глядя на Магдалину. Или же с благодарностью.
– Ну, моя семья немного отошла от сюжета. Мать была не столь горяча, для садовника. Зато отец компенсировал тем, что не только с секретаршей спал.
– А мать отстирывала помаду от рубашек и делала вид, что все нормально?
– Конечно, – весело хмыкнул мужчина.
Бренди и темнота развязывали язык, ирония скрывала болезненность, а теплота чужого тела успокаивала и дарила какое-то доверие.
Магдалина положила ноги на колени мужчины, он опустил руку на её щиколотку, медленно потирая большим пальцем.
– Пока темно, – выдыхая дым, откинув голову, сказал Богдан, – нужно рассказать все самое эмоциональное. С рассветом уже не хочется.
И фраза эта стала пророческой. Чем ближе был рассвет, тем реже мелькала в голосе болезненная