Эра молчания. Ана Мэсс
погрузился в молчание. Люди не замечали этого, а когда заметили, то было поздно сопротивляться – молчание заполнило улицы, города, планету и всех нас. Я не помню другого мира.
Везде Наблюдатели. Мы выучили тупые Правила, нарушение которых строгого наказывается, а писать в день можно только пять личных сообщений, каждая буква которых строго контролируется. Ну не варварство ли это?
Ночью, когда Наблюдатели-роботы вытряхивались из нашего дома, я всегда забиралась к Агнес в постель, и она рассказывала мне обо всем. Не думайте, что все так просто. Отнюдь. В домах, квартирах и на улицах стоят датчики звука, но и мы пока не совсем отупели.
Наше желание говорить было выше запретов. Мы с сестрой выучили язык жестов, но чаще просто пальцами рисовали буквы на ладонях друг друга. Агнес рассказывала мне про дальние страны, про сильных людей, про Бена. Кстати, о Сильных. Так мы называем тех, кто не смирился. Я росла на рассказах о них. Эти люди подвергают себя опасности, борясь за возвращение голоса всем людям и себе. Они – наши герои.
Я боялась их и за них, но одно обстоятельство заставило меня пылко желать лучшего мира и возможности говорить.
Это обстоятельство носит имя Итан. Мы познакомились в школе. Меня толкнули, завязалась драка (невысказанные слова терзают нас изнутри и делают злее, хитрее и жестче), а Итан заступился за меня, пока не подоспели Наблюдатели.
Мы гуляли, сидели рядом. Что еще мы могли делать?
Как тебя зовут?
Алиса. Итан.
Это уже так много предложений. У нас начался голод: по голосам друг друга, по тихим перешептываниям и смеху. Мне хотелось спросить у него кучу всего, но я не могла. Я видела, что делается с нарушителями правил. Мой папа нарушил их, и его забрали. Тот день до сих про снится мне в ужасных кошмарах. Папа сидит на кровати с больной мамой и держит ее за руку, а потом начинает читать ей придуманный ими стих. Мама плачет, а к папе подбегают Наблюдатели. Когда папа оборачивается к нам, я замечаю облегчение на его лице – он сделал все, что мог. Он попытался.
Я просыпаюсь в холодном поту и зажимаю рот рукой, чтобы не закричать. Когда папа вернулся (срок наказания две-три недели), то не был похож на самого себя. Папа сломался, постарел за эти недели на много лет, будто посерел. И тот прекрасный свет, что всегда горел в его глазах, погас. И с того момента я начала гореть изнутри. Гореть желанием тоже попытаться.
Мы виноваты в том, что происходит. Мы упустили самое важное – мы должны бороться за возвращение права голоса. Кто, если не мы? Не кошки же.
В один из дождливых ночей, когда шум грома и вспышки молний мешали нам спать, мы с сестрой встали и пошли к книжному шкафу. Совершенно случайно нам в руки попала книга о истории завоеваний какого-то короля. Он воевал с племенами, захватывал их в плен, навязывал свою веру. Но одно племя не пожелало покориться, и тогда воины короля убили всех. У автора книги очень больное воображение – он красочно описал горы трупов. Дети, женщины, мужчины, старики – убили всех. Остались только двое юных возлюбленных. Им удалось спрятаться, но собака короля учуяла их. Юноша сопротивлялся, но его скрутили, привязали к дереву