Фотий. Повесть. Леонид Михайлович Улановский
вытер мокрые губы, глаза бегали.
«Опасен».
– Неважно это. Давно… Убить тебя должен. Чтобы зло пресечь. Страшно только. Вначале думал бутылкой, и чтобы все видели. Но испугался. Не смог. Смеялся ты, в глаза кому-то смотрел… не помню. Я в ванную убежал. Вода холодная, голова горячая… в зеркало глянул: держит за горло идея проклятая. В душ, в душ.
Не помогло… И тебе ничего, ничего, ничего не поможет. Потому что я знаю о тебе всё… Un peu de poussiere.
И схватил с мраморного столика топорик для разделки мяса.
«В кухню! Там ключ в двери и телефон».
Фотий метнулся в коридор.
Сзади послышались вздох и хлюп под босыми ногами. Удар пришёлся в самое темя. Тот упёрся в стену, задержал дыхание, удерживаясь от обморока. Потом, стараясь не ступить в красную лужу, на цыпочках вернулся в ванную. Опустился на колени перед унитазом, упёр руки в пол. Рвало недолго. Кулаки сжались. Почувствовал в правой топорик. Усмехнулся, перекатился в ванну, включил воду и топориком взрезал себе вены на руках и ниже колен.
* * *
Прошло полгода. Мерзкий мелкий колючий дождь сыпался на две одинокие фигуры у неказистого памятника на могиле на краю Владимирского кладбища. На памятнике – фотография парня из душа. Под ней надпись: «Здесь лежит раб Божий».
– Он так написал в записке, которую нашли у него дома.
Мокрые губы на красивом лице молодой женщины почти не шевельнулись.
– Я знаю, – равнодушно ответил Фотий. – Я много раз слышал это от тебя.
– Я любила его. И хотела, чтобы он узнал тебя поближе. Я старалась свести вас.
– Свела. И, как видишь, наши встречи продолжаются. Хотя я выжил, а он – нет. Я не ревную его к тебе. Он – гнусный, отвратительный… прости меня, Б-же! О покойниках нельзя… Настя!
– Я не Настя. Не называй меня так! И вообще, здесь не место. Пойдём, успокойся.
Они медленно пошли по едва заметной тропинке прочь от могилы. Он беспрерывно бормотал, поддерживаемый спутницей, которая пыталась прикрыть их обоих зонтом. Зонт Фотия остался забытым на ограде. Она только один раз оглянулась. И не вернулась за немым знаком их посещения.
– Это же всё – не пустяки, верно ведь, Настя? Я всё понимаю. Я, может быть, скоро умру во сне. Вот и вчера, прежде чем встретиться с тобой, я думал, что нынешнею ночью непременно умру во сне. Не вдруг… А потому, что так почудилось. Но без тебя я жить не могу. И поэтому проснулся. Знал, ещё во сне знал, что тебя увижу. И ещё знаю…
Взгляд Фотия застыл, устремлённый на зонт, задёргалась правая щека.
– Что ты, Соня, живёшь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама, только стоит глаза раскрыть, что никому ты этим не поможешь и никого ни от чего не спасёшь!
Фотий отчаянно махнул рукой в сторону оставленной могилы, вцепился в плечи женщины, безудержно дрожа и как-то дико выплёскивая слова. Она бессильно дёргалась в его руках. Порванный зонт вцепился в куст неподалёку.
Она испуганно вскрикнула:
– Что