Подарок старой повитухи. Ирина Елисеева
Чеверёв согласился. Саманов–старший теперь на невестку дышать боялся, не веря счастью. А сама Санька узнала всё это много позже от своей матери, которая со слезами просила у неё прощения… Но всё по порядку…
Санька не знала, как родители за честь дочери перед общественностью оправдывались, а только, как Оля Старчикова и сказала, первой брачной ночи у Саньки не было… И второй, и третьей тоже, чему она была несказанно рада. Позже Липа ей рассказала, что такие дела для соседей решаются просто – рубят курочку на простыню. Простынь показывают любопытствущим, как символ честности невесты. Из курочки варили домашнюю лапшу и тех же соседей угощали, чтобы со злости не наговорили лишнего. Так и было у Чеверёвых. А довольные Самановы подтверждали сказанное.
Тем всё и завершилось. Начались будни, в которых Санька вдруг превратилась во властную деятельную хозяйку, с утра до вечера не дающую покоя домашним. Никифор Фадеич нанял двух баб в помощь снохе, да сына одной из них, подростка лет тринадцати, лошадью управлять. Чем-то и сам помогал, и сына заставлял. Только Андрей всё больше где-то прятался. То ли в мастерской, то ли в комнатке за лестницей на первом этаже. В глаза Саньке он не смотрел. Если встречались где – он бежал мимо, опустив голову. «Сердится, что ли?» – думала Санька. «Да и пусть себе. Не до него».
Трясли перины, хлопали ковры и шубы, стирали всё подряд. Нанятый подросток – Евсей – уже третий раз вез на телеге корзины мокрого белья на реку, где его полоскали бабы. Весь двор и огород был увешан простынями, наволочками, пододеяльниками, подштанниками да исподними рубахами. Дня через два по дому стоял стук, будто гвозди заколачивали в шесть рук. А это работницы отбивали да прокатывали рубелем стиранное, намотанное на скалку. Санька укладывала чистое, отглаженное белье в сундуки, укладки, вешала в шкапы. При этом зорко просматривала его на наличие прорех, недостатка пуговиц и других важных частей. Тут же все исправляла и укладывала на полки.
Никифор Фадеич такого не видел со времен смерти его жены. Конечно, жена его была гораздо слабее и тише Саньки, но порядок в доме держала. А Санька… «Это ж Кутузов в юбке!» – одобрительно делился он с соседями.
Теперь в доме установился порядок, по которому снизу, из мастерской, в верхние комнаты можно было войти только через баню, и только переодевшись. Завтрак, обед и ужин были строго по времени, и опаздывать было нельзя – Санька сердилась. Но никто и не думал опаздывать. Новая хозяйка варила, пекла, жарила так, что запахи задолго до приглашения к столу уже держали всех домашних за носы. Все только и ждали своего часа, нетерпеливо прислушиваясь к бою больших часов в зале, и затаив дыхание, считали удары. Обед был ровно в двенадцать. А после обеда все сидели за столом осовевшие, разморённые.
Бабы – помощницы, кроме еды, получили по полтора рубля деньгами. Евсейка получил рубль, да старую Андрееву одежду, из которой он давно вырос. Так она и валялась на чердаке, сваленная с другим хламом. Санька не побрезговала