Неприятности в старшей школе. Меган Брэнди
тоже расслабляются и отходят.
Я сужаю глаза, глядя на него, но он лишь пожимает плечами и кивает, как бы говоря: «Продолжай».
От этого я еще сильнее хмурюсь, а адреналин все быстрее разгоняется по моим венам.
Осторожно, продолжая следить за движениями вокруг меня, я поворачиваюсь к девушке, медленно складывая нож, но все еще держа его в руке.
– А ты не очень-то рада снова меня видеть, да? – Я наклоняюсь, чтобы посмотреть ей прямо в лицо, выкручивая колено и глядя на то, как ее глаза с жалобным взглядом наполняют слезы, в то время как она все глубже вжимается в бочонок. – И это та жизнь, к которой ты стремилась? Эм?
Она открывает рот, чтобы ответить, но я перебиваю ее:
– Ты бросила его, – меня начинает трясти, – бросила ее ради всего этого дерьма? Ради бесплатного, мать его, алкоголя и пятничных гулянок?
Ее глаза широко распахиваются, лицо бледнеет, по щекам текут ручьи слез.
Я поднимаю с пола другую ногу, перенося полный вес на колено, которым стою на девушке, и она начинает рыдать.
Ее спина наверняка уже изрезана краями бутылочных пробок и острым льдом, но даже этого недостаточно.
Она должна страдать еще сильнее, потому что это ничто по сравнению с кровавым месивом, которое она оставила в груди Кэптена.
Я перекидываю нож в левую руку, а правой хватаю ее за челюсть, накрывая ладонью рот. Я чувствую изгибы зубов под ее щеками, так что я сдавливаю еще сильнее – так, чтобы пошла кровь. Она закрывает глаза под сдавленные всхлипывания.
Он пропустил первый вдох своей малышки. Ее первый шаг и первое слово.
Я сглатываю ярость, чтобы не сделать того, с чем уже не смогу уйти, – например, не свернуть ее чертову шею. Я смотрю ей прямо в глаза, и она сжимается, всем своим видом показывая стыд, который и должна чувствовать.
– Ты тупая шлюха, и в мире должно быть как можно меньше таких, как ты.
Я вскакиваю с нее и поворачиваюсь к залу, но, к моему удивлению, все взгляды опущены вниз. Только Коллинз смотрит прямо на нас.
Я прохожу мимо него, но он тут же меня догоняет, и мы вместе молча выходим из кафе.
Он не произносит ни слова, пока мы едем обратно, но его терпения хватает ненадолго, и в ту же секунду, как мы оказываемся у дома, он всем телом поворачивается ко мне и смотрит мне прямо в глаза.
– Ты знаешь.
Мои брови сходятся на переносятся.
Он знает?
– Знаю что? – я включаю дуру.
В его взгляде появляется подозрение, и он качает головой.
– Ух ты, – он откидывается на спинку сиденья.
– Что?
Он отводит взгляд.
– Такая верная им, что тебе даже не нужно, чтобы они знали, – и все же ты по-прежнему просто аутсайдер, по факту не имеющий ни малейшего представления о том, что на самом деле происходит вокруг.
– Хорош заливать, Коллинз. Выкладывай.
Он снова смотрит на меня.
– Ты пришла к моему дому, готовая, мать твою, на что угодно, чтобы защитить этих парней, которых ты, блин, едва знаешь и которые, очевидно, не сообщают тебе