Перехваченные письма. Роман-коллаж. А. Г. Вишневский
в лагерь, или даже в другой город. Вот в этом втором случае мне необходима верхняя одежда, которой, как ты знаешь, у меня с собой здесь нет, а так как зима на дворе, то я думаю, своевременно прямо переходить на полушубок, который здесь мне еще и не нужен, но в дороге очень пригодится, также и барашковая шапка, не мешало бы и шерстяные носки. Боюсь, как бы перевод не состоялся так же внезапно, как из Петербурга, и придется ехать без теплых вещей. Если ты считаешь, что предположение мое правдоподобно и вероятно, то пришли мне эти вещи и скорее сообщи о получении этого письма. Целую тебя и всех. Дм. Татищев.
Часть II
Батальные и тюремные сцены
Глава 1
Русская рулетка
Офицер молодой, погон беленький,
За границу тикай, пока целенький!
Из воспоминаний Николая Татищева{4}
– Товарищ командир, красноармеец Николай Ларищев (так была переделана моя фамилия в московском штабе) является по случаю прибытия во вверенный вам полк.
В Москве, через знакомого офицера, я записался в "Главсахар" – воинская часть по охране сахарных заводов – и был направлен в район Харькова. В окрестных лесах шалили банды "зеленых". Это были анархисты, мы должны были по возможности их вылавливать и защищать от них заводы, куда их привлекал не столько сахар, сколько производившийся там также спирт.
К весне наш дом наполнился женщинами, это были семьи начальников, приехавшие подкормиться из голодающей Москвы. Мой батальонный повеселел и начал устраивать пикники с водкой и украинским салом. Однажды вечером наша компания ехала в лодке по разлившейся реке. В это время мы увидели бегущего вдоль берега красноармейца: "Товарищ командир, идите скорей, ребята Пашку прикончили!" Действительно, во втором батальоне вспыхнули беспорядки, комячейка не доглядела и вот, к сожалению, только что убили комбата Пашкова – да, до смерти, сгрудились, окружили и закололи штыками.
Через день Пашкова торжественно хоронили. Красные знамена, оркестр, "Вы жертвою пали", но также и духовенство из местной церкви. А вечером приехала комиссия – дивизионные политруки и с ними случайно оказавшийся в Харькове сам военком Дыбенко.
Это был бывший балтийский матрос, по слухам, жестокий, по виду высокий, спокойный, превращавшийся в интеллигента.
Дыбенко сказал, что хочет поговорить с каждым из нас наедине и пошел в канцелярию. Первым был вызван батальонный, за ним Миша, потом я. Дыбенко стоял спиной к окну и стал задавать, как Суворов, короткие отрывистые вопросы. Я старался отвечать в том же тоне.
– Какие иностранные языки вы знаете? Я ответил.
– Почему вы решили работать в "Главсахаре", а не в Комиссариате иностранных дел, где могли бы принести больше пользы?
Я промолчал, и он не настаивал.
– Хорошо ли было поставлено в Лицее изучение международного права?
– Неплохо, профессор Пиленко знал свой предмет.
– Какого