Без лица. Леба Вафельникова
в руке.
– Ты уже неплохо проводишь время! – провозгласил Эрик и пригласил Сашу присесть на один из покрытых тканью стульев.
Саша подошла к столу, но садиться не стала, оглядывая людей вокруг.
– Где же поэт, литературный критик, философ? – пропела она. – Как найти мне покой, если главного критика нет? Кто подскажет мне, что за ром мы пьём?
– Никто не подскажет, – признался Егор. – Мы в лесу, здесь каждый за себя. Вот ты! – внезапно крикнул он, показывая пальцем на Юлю. – Ты мне не нравишься. Я тебя съем, как насекомые едят дерево.
– Как интересно, – протянула Эля, глядя в окно. – Как свежо, Егор. Будто маленькая божья коровка поцеловала тебя в лоб.
Аня рассмеялась и схватила за ногу Сашу, по-прежнему стоящую у стола.
На втором этаже раздался грохот.
– Изменники, убийцы тишины, – прорычал Эрик и потряс стаканом в воздухе. – Язычники, некрофилы.
По лестнице стал спускаться Паша в полосатой кофте.
– Пираты, Эрик, – поправила Саша. – Пираты.
– А теперь, когда все собрались, – медленно начала Аня с закрытыми глазами. – Объявляю начало действия.
Слова покинули Анин рот, как пушинки тополя, перекатывающиеся по воздуху в летнем зное.
Они летели неспешно и беззаботно, а потом растворились, как последняя нота в третьей части концерта.
Пусть частей и бывает другое количество, трёхчастность нравится Ане больше всего.
Их гармоничность и аркообразное распределение – как истинная арка, поддерживающая саму себя без каких-либо колонн и опор, – греют душу своей округлостью и жизненной силой.
Лучше всего, когда слушаешь барочный концерт, представлять под закрытыми веками разноцветные диаграммы, вздымающиеся и опадающие по мере развития мелодии.
Концерты для духового инструмента и струнного сопровождения похожи на поверхность океана: они точно так же таят в себе тёмную воду и переливаются в новую форму каждый раз, когда их слушаешь.
Звук фагота похож на потягивание солнечным утром, когда никуда не нужно идти.
Флейта похожа на лёгкую морось летним вечером, когда воздух расслаивается на жаркую ткань и прохладное желе.
Кларнет, самый любимый, похож на стук колёс поезда, увозящего дорогого человека.
Слушая его, можно медленно поднять руки в стороны и подставить лицо ветру.
Скептицизм, с которым искушённые Саша и Паша живут изо дня в день, вместе пишут заметки и делятся своими околоромантическими увлечениями, не доходящими даже до верхнего слоя сердца, – просто чтобы были, чтобы поставить галочку в графе «эротическое взаимодействие с другими персонажами» – их скептицизм вызван отсутствием музыки.
Они могут слушать её сколько угодно, ходить на бесконечные концерты в Консерватории, в «Доме музыки», в самых известных залах Европы, где акустика подобна шёпоту на ухо, в котором самые важные слова, которых ты ждал столько долгих-долгих месяцев, – они могут слушать сколько угодно, но ничего не услышат, потому что любовь в музыке, а музыка – в каждом отдельном звуке, которые судить