Семь смертей доктора Марка. Leon Rain
и тщательно скрываемый озноб готов был вырваться и выдать его. Может быть, она именно того и ждёт, что он затрясётся от страха?
– Опустите штаны и задерите гимнастёрку!
Всё, это конец, теперь ему уже ничего не поможет. Теперь он уже не мог справиться с ознобом. Трясущимися руками он расстёгивал пуговицы и стягивал штаны, а следом за ними и исподнее. Он так и стоял, опустив глаза вниз, со спущенными штанами, а женщина рассматривала его так, словно не насмотрелась на десяток мужчин до него, точно так же стоявших здесь до него.
– Наденьте штаны. Вы врач какой специализации?
– Я терапевт.
– Значит, на хирурга учиться передумали?
– Терапия у меня пошла лучше.
Женщина что-то писала в анкетах. Чёрт возьми, откуда она знает про него такие подробности, ведь он никому ничего не рассказывал, тем более про свою учёбу, что он действительно одно время хотел освоить специальность хирурга, но передумал, послушавшись питавшего к нему слабость профессора Черняева. Тот был просто уверен, что колоть и резать – это удел мясников, а ему, Марку, светит хорошая карьера врача терапевта. И Марк внял профессору, он даже одно время хотел, чтобы Черняев оставил его на кафедре по окончании института, и даже собирался вернуться в Саратов после небольшого отпуска в любимый город. Но война спутала все планы, и прямо в Ленинграде он сам явился в военкомат и призвался. Но откуда о нём могла знать эта женщина в немецкой униформе, свободно говорящая по-русски? Внезапно Марк начал догадываться, кто мог быть перед ним. Нет, это было бы слишком невероятно.
– А как ваша сестра, Михаил Николаевич, она тоже терапевт?
– Да.
– Вы хотите сообщить германскому командованию какие-либо сведения о себе, например, вашу национальность. Ну, что же вы молчите? Смелее.
– Русский. Я русский.
– Как здорово вы врёте, Михаил Николаевич. Вам следовало хотя бы исправить обрезание. Поднимите уже глаза.
Марк медленно поднял взгляд. Сомнений не было, перед ним сидела Ольга, та самая Ольга, в которую он был влюблён в первый год своего обучения в Саратовском мединституте. Да, именно ей он рассказывал о том, что хотел бы стать хирургом. Но как она очутилась здесь, ведь её же арестовали и депортировали куда-то далеко. Он долго хранил прощальное письмо от неё, оно и по сей день оставалось среди его вещей, оставленных у квартирной хозяйки на хранение.
«Мой любимый Марик, я не знаю, в чём мы виноваты, но нас не выпускают из нашего посёлка. Нам объявили, что дают два дня на сборы, и мы срочно пакуем чемоданы. Нам придётся оставить дома и скотину. Нас куда-то переселяют, вроде бы из-за симпатий к немецким фашистам, но никто ничего не понимает. Я надеюсь, что всё встанет на свои места после того, как власти разберутся в происходящем, и нас вернут обратно. Я очень хочу вновь быть с тобою вместе. Знай, что я очень тебя люблю и буду ждать нашей встречи. Но если от меня не будет вестей год, или два, или три, найди себе другую, а меня забудь. Я лишь хочу, чтобы