Голос крови. Зоэ Бек
обычно, он отбросил эти мысли. Ведь он же хотел быть в центре внимания. Не мог без этого. Он и впредь будет собирать полные залы. Добьется, чтобы его записи расходились большими тиражами. Он хотел, чтобы его беспрерывно исполняли на радио. Но его изводила неразрешимая задача: как раз и навсегда утвердиться в одном ряду с лучшими исполнителями? Может быть, эксцентричностью? Как Глен Гульд, одержимый перфекционист, который садился за рояль разутый, во время записи подпевал себе и публично высказывал пренебрежительное суждение о позднем Моцарте? Моцарт и Бетховен. Для Бухбиндера в самый раз, так ведь? Для Бухбиндера, да и для Фредерика тоже. Притом Фредерик не притрагивался к Моцарту. Все любят Моцарта, и Моцарт ему давался легче всего. Но профессор, у которого учился Фредерик, тот, на кого он всегда равнялся, когда-то сказал: «Моцарт – это для детей и для начинающих. Мы Моцарта не будем играть». Однажды сказанное, это засело в нем навеки. Фредерик всегда мечтал обладать хотя бы частицей гениальности наставника, который, мельком заглянув в ноты, блистательно играл Рахманинова и Равеля. И тут та же самая эксцентричность. Профессор держался только на кофе и сигаретах. Поговаривали, что он перестал выступать из-за проблем с алкоголем. Рассказывали, что на последнем концерте в начале шестидесятых он с громким криком оборвал выступление – не вынес шуршания, которое раздалось, когда в зале кто-то снял с себя пиджак. Эксцентричность! Фредерик мечтал о ней. Он продолжал играть популярных композиторов, исполнял их чисто, демонстрируя совершенную технику – в точности так, как публика хотела их слышать. В сущности, он недалеко ушел от Бухбиндера. Вся разница была в том, что, где бы ни появлялся Фредерик, Бухбиндер уже успел побывать. Потому-то Фредерик без конца отрабатывал каденции Гайдна, трудясь над ними так, словно от этого зависело счастье всей планеты.
Довольный, что наконец закончил запись, он попросил техника еще раз дать ему прослушать последний пассаж и лишь после этого принял сообщение и пошел к телефону. Как хорошо, что тут все уже позади! Сейчас спокойно можно возвращаться в Германию. Вчера это было бы просто катастрофой.
Нельзя сказать, чтобы Фредерик Арним не любил свою жену или не беспокоился о ней. Просто он не привык о ком-то беспокоиться. Она всегда была здоровой, сильной и самостоятельной, она не мешала ему заниматься работой. Поэтому он и мог позволить себе почти на полгода уехать в Канаду и США. И по той же причине никак не мог взять в толк, что такое говорил по телефону врач. У Карлы нервный срыв? Ей потребовалась психиатрическая помощь?
Даже сев в самолет, он все еще не мог свыкнуться с этой мыслью. Может быть, за этим кроется что-то другое. Какой-нибудь сюрприз? Нет, Карле не свойствен такой черный юмор, она бы не стала вызывать его домой под предлогом выдуманной болезни. С другой стороны – нервный срыв? У Карлы не бывает нервных срывов. Значит, все же какой-то сюрприз. С ней все в порядке, и она хорошо знает, что он не будет за нее тревожиться, ведь ему отлично известно, что у Карлы не бывает нервных срывов.
Когда