Вовка детдомовец. Валерий Лодвиков
или в вертепе на советский манер. Из динамиков и проигрывателей водопадом лилась народная музыка, в унисон со звоном гранёных стаканов и бутылок с «бормотухой». Кто- то сильно топал ногами, бился в стены, колотился о двери, кричал истошно как на пожаре, и всё это с трудом сдерживалось тесными помещениями, или написанным законом: не выноси сора из избы, а иначе вызовут дружинников или милицию. Но чаще всего утихомиривали разгорячённых парней своими силами. Я как раз этим вечером дежурил по общаге. Комсомольскому активу положено быть на страже нравственности и днём и ночью, это и меня касалось. Вдруг подбегают ко мне две испуганные девчушки, жившие на втором этаже. Из их путаных слов стало понятно, что Вова опять разбушевался. Раннее видел его, но близко не общался; здоровенный парень, троим как я – не сладить. Однако обязанности дежурного нужно выполнять.
На втором этаже в одной из мужских комнат я застал интересную картину в стиле Тараса Бульбы: на Вовке пиявками висели девки, но свободными руками он как котят разбрасывал наседавший парней, успевая бить табуреткой по головам самых надоедливых. Кое- как успокоив ребят, с иронией обратился к нашему Илье Муромцу:
– О чём сыр- бор, Вова, не иначе всю мебель решил покорёжить?
Парень, скосив бычий глаз на меня, ответил с самодовольством:
– Мебель пока цела, а вот их «тыквы» точно потрескались, вон какие у меня кулаки, вроде кувалдочек.
– Ты, Вова, можешь большой урон нанести родному строй – тресту.
– Это какой, поясни?
– А ну бюллетень завтра возьмут покалеченные, попутно заяву в милицию кинут и тебя заметут, прогулы в табеле появятся, бригада план не выполнит…
– Да, огорошил ты меня.
– Вот и думой своей «тыквой» а ля Котовского.
Ростом он был на полголовы выше меня, но коренастый, мощный телом и весом в центнер, точь-в-точь сельский бык – производитель. Мы прошли в его комнату, сели на кровать, где он долго и путано объяснял почему он решил проучить этих «педиков» и губошлёпов.
– Вовка, кулак в спорах – далеко не аргумент, к примеру, мой в два раза меньше, но я действую иначе.
– Авторитетом што – ли?
– Немного им, но главное – понять смысл ссоры и окончить её миром.
– Ага, понял, нужно окатить водой дерущихся котов.
– Если проще, то вовремя загасить искры вражды, не сделаешь – жди беды.
– По- твоему выходит, что я должен подставить вторую щеку как у верующих?
– Понятно, твоё правило- бей первым, и где же ты этому научился?
– В детдоме.
– Вот как! Ну- ка расскажи, а я послушаю.
Но Вовка сразу помрачнел лицом, широкие плечи обвисли, по сильному телу прошли судороги- это был признак запретной темы и я не стал «лезть под кожу».
Чуть позже в общении я старался коснуться разных сторон его жизни, пытаясь найти тот стержень, на котором он держался при выборе своего пути. Парень мне всё больше нравился, мы оказались родственными душами с одним отличием: я скрывал свои мысли и сдерживал эмоции, а у него всё выплёскивалось наружу. Довольно интересный человек; сосуд, наполненными дикими страстями и талантами; самородок земли русской, ходячая энциклопедия старины глубокой.
Результаты не заставили себя ждать: как- то приняв на свою могучую грудь два стакана водки, Вовка звучно стал кричать на всю общагу:
– Валерка теперь мой лучший друг, названный брат и кто полезет на него- будет иметь дело со мной!
Мне это льстило – дружба стоила того, но и хлопот я приобрёл надолго. Сам не заметил, как сделался для Вовки вроде комиссара Фурманова при народном герое Чапаеве. И как только он в подпитии собирался разбить «тыквы» очередным «педикам», я тут же советовал решить этот спор по- иному, без мордобоя, а лучше не обращать внимания на шавок, лающих на быка. Презрение к ним- вот лучшее оружие. Но мои советы не всегда достигали цели. В образе врагов у него были все, кто не укладывался в его мировоззрение, где обострённое чувство справедливости и было тем поводырем, без чего не мог жить парень 18 лет. В комсомоле он не был, книг мало читал, но кино любил и всякие там вечера по народному творчеству. Почти все строители были родом из села и эти милые частушки про наш рабочий быт проходили на ура. Вовка тут был заводилой, как рыба в камской воде. Однажды на спор спел 250 частушек и ни разу не повторился, и это не считая матерных, таких он мог выдать столько же, да девки не дали ходу, блюдя скромность. Отлично играл на гармошке, балалайке, ложках, даже на зубах, плясал с присвистом, с притопом и с прихлопом или цыганочку с выходом или яблочко- любой танец ему был под силу, точнее под ногу, одно слово- первый парень в нашей общаге.
Как мужик, по слухам, он очень был силён и нарасхват, но все его «чувихи» были из разряда гулящих, прошедших огонь, воду и медные трубы.
– Вовка, – иногда вразумлял его по- отечески, – ты вон какой видный, а валандаешься с этими «вешалками», от которых вонь и болезни, неужто чистых и юных не хватает?
– Не могу, –