Ловец жемчуга. Квинтовый круг мажорных тональностей. Басти Родригез-Иньюригарро

      Глава 1: С-dur

      Глава 2: G-dur

      Глава 3: D-dur

      Глава 4: A-dur

      Глава 5: E-dur

      Глава 6: H-dur

      Глава 7: F#-dur

      Глава 8: C#-dur

      Глава 9: C-dur

      Ловец жемчуга, или Квинтовый круг мажорных тональностей

      Глава 1: С-dur

      Прямоугольные фонари, коих в городе большинство, он поглощал равнодушно, по мере необходимости; круглые – грыз с наслаждением, пока окна не распахивались, машины не тормозили под ногами, а запоздалые пешеходы не орали, задрав головы: «Ай-ай-ай, как не стыдно!».

      В ночь с 19го на 20е января не повезло дважды, а ведь так славно всё начиналось. На закате выкопался из сугроба: длинный бульвар, провалы прудов, детские и собачьи площадки за решётками. Впереди, насколько хватает взгляда – шары света. Золотая жила.

      По левую руку ночь окрасилась жёлтым, по правую – красным, но он знал: через несколько часов автомобили проползут, куда собирались, и редкие огни станут со свистом проноситься мимо.

      Он проявил терпение: утолил первый голод вчерашними осколками, побродил по окрестностям. Гасли витрины, окна офисов и кофеен; двери мелких, круглосуточных магазинов засияли обманными маяками. Иссяк поток идущих с работы людей, но стоило вернуться и оседлать приглянувшийся фонарь, из ближайшего подъезда вывалилась полуночная собачница и облаяла его, обещая вызвать полицию.

      Разумней было оправдать ожидания – спрыгнуть в снег и дать дёру по-человечески, но он прожевал крупный осколок, наслаждаясь ему одному доступным жаром светодиодного фонаря: на градусы Цельсия и Фаренгейта он теперь плевал с высоты электропроводов.

      – Спасибо за внимание! – балансируя на чугунном завитке, он отвесил поклон собачнице, чей голос взлетал в стылый воздух истерическими спиралями, засунул в карман пару осколков и огляделся.

      Деревьев рядом не было: высаженные летом недоноски – не в счёт. Его фонарь обходился без паутины проводов, зато чёрные нити протянулись над проезжей частью.

      Металл спружинил под подошвами ботинок. Он взлетел по параболе, вцепился в качнувшийся провод и встал во весь рост.

      Собачница умолкла, не веря глазам. Он не любил этих пристальных, полных недоумения взглядов – от них он сам себе казался галлюцинацией. Вот и теперь раскинутые руки отяжелели, мысли спутались склизкими водорослями.

      Опасности не было: он не мог сорваться, пораниться, исчезнуть, однако, оставив собачницу позади, вздохнул с облегчением.

      Под ним раскинулся двор: горы снега и льда на газонах, недавно припаркованные машины выглядят брошенными. Жёлтое пятно на уровне пятого этажа приманивало электрическим сиянием.

      Пожиратель фонарей часто заглядывал в окна – ради очарования чужих домов, которое неизбежно иссякло бы, случись ему оказаться внутри.

      Он перебрался с проводов на дерево и прильнул к просвету между шторами.;У противоположной стены, в телевизоре, торчала одутловатая, лысая рожа, чей дряблый рот толкал страстную речь. Под вторым подбородком бежали субтитры: «Эти Иваны, не помнящие родства, устроили…».

      Он разжал пальцы и рухнул прежде, чем пришлось узнать, что устроили Иваны. Его нутро, кормящееся фонарным стеклом, не переваривало телевидения.

      Носы ботинок оставили выбоины в поблёскивающей корке. Он забрался на вершину исполинского сугроба и подтянул колени к груди.

      Что-то гнусное, душное стояло за подсмотренной строкой. Безликая злоба. Кондовая ненависть. Чудовище. Огромный червь: белёсое, склизкое тело не знает света, безглазая морда тыкается в пространство, движимая не мозгом, но инстинктом, не различает запахов, потому что не имеет носа, зато пасть готова заглотить весь мир – и даже не почувствовать вкуса.

      Несомненно, раньше он принадлежал к царству мыслящего тростника. Но теперь-то какая разница? Архаичная формула задела ночную тень, пожирателя фонарей, охотно забывшего всякое родство? Да нет, «Иваны» – это про другое. Как они там выражаются? Про историческую память.

      Сквозь калейдоскоп подснежных снов, фонарных бликов и плясок на проводах пробились школьные доски, актовые залы, пыльные экраны, праздники в захламлённых квартирах: дымящие свечи в тортах, темнеющие фрукты на хрустальных блюдах, дети, сидящие чинно, потому что за тем же столом – взрослые.

      «Вот зачем им эти Хлодвиги? Память-то не резиновая. Засунули в расписание пять часов английского. Своё надо учить! Своё знать!». Застольная беседа, невинное сотрясение воздуха.

      «Это – не наше, это противоречит нашему менталитету. Не согласен – уезжай, никто тебя не держит», – уже агрессивней.

      И прямая атака: «Без корней ты –