Ловец жемчуга. Квинтовый круг мажорных тональностей. Басти Родригез-Иньюригарро
отношения к вечности, как то: оценки, карьерные планы, репутация.
К началу одиннадцатого класса он решил, что долго не протянет: забыл, как ходить, если не шатает, не узнавал себя в зеркале, если цвет лица отдалённо напоминал оттенок человеческой кожи, проверял пульс, если сердце не стучало молотом по рёбрам.
Тревожило одно: вдруг смерть – что-то типа его снов – тягучее, бессмысленное повторение прожитого дня?
Глава 2: G-dur
Прыгая от фонаря к фонарю, он заметил внизу жёлтую кляксу. Такси.
Разбуженная память ухватилась за ноябрьский день, когда он пришёл из школы, упал на диван и заснул, не раздеваясь, потому что ночью с кем-то пил и дёргался в неоновых вспышках под музыку, достаточно громкую, чтобы заглушить любую шевельнувшуюся мысль.
К десяти вечера он очнулся с осознанием: план непринятия судьбы не сработал.
Он никогда не расставлял точек над i. Чудом сохранял лицо, придумывал разумные объяснения ночным загулам, кивал при разговорах о будущей профессии.
На что он рассчитывал? Истощение, передоз, дурная болезнь? Обходят стороной. Бешеное сердцебиение, бледность, нарушенная координация – не более, чем усталость. Проспал шесть часов кряду – силы вернулись.
Выпадет катастрофа поскромней? Справка вместо аттестата, заваленные вступительные экзамены?
Вряд ли. Учителя делятся на две категории: одни его терпеть не могут, другие ставят оценки за хорошо подвешенный язык и «красивые глаза». Вторая категория воздействует на первую, и долги чудом закрываются.
Такими темпами он и в университет случайно поступит, случайно выучится, случайно заработает на старость… Маска прилипла к лицу, уже не хочет отдираться.
Потянуло на улицу. Он накинул пальто, выдал очередное разумное объяснение для матери, спустился по лестнице, потому что не хватило терпения дождаться лифта. Прошагал три квартала, достал телефон и вызвал такси.
Ветер бил в лицо по-зимнему. Волосы промокли, заледеневшие руки он засунул в карманы пальто. «Что, нечего беречь?», рявкнула проходящая мимо женщина. Он не сразу сообразил, что она намекает на непокрытую голову и отсутствующие мозги. «Нечего», отозвался он эхом, «Нечего беречь, нечего беречь…». У него заело.
Такси вырулило из-за поворота, забрызганное грязью по самые стёкла. Он машинально выудил из кармана перчатку и натянул её на правую руку прежде, чем прикоснулся к дверце.
Для человека, недолюбливавшего автомобили, он пользовался такси с поразительной регулярностью, так как путешествовал в то время суток, когда метро не работает, а ноги не держат.
Он рухнул на заднее сиденье. «При Сталине – не то, что сейчас. Подростки не росли Иванами, родства не помнящими», сказало радио и замолчало. Таксист выругался, завозился. Напрасно – аудиосистема онемела.
Настроение из похоронного стало праздничным: тот, кого школьник именовал невидимым зрителем, почему-то