Комната. Хьюберт Селби-младший
бесконечным, а сейчас уложилось в минуты.
Он знал, что пробыл в суде очень долго, потому что парни, сидевшие в других клетках в подвале здания суда, спросили, почему его так долго не было, и тем не менее по ощущениям это были минуты. Все эти разговоры. Условия и возражения. Тупые вопросы и ответы. Всего лишь минуты. Часы тупого фуфла, превратившиеся в минуты. Вроде церковного ритуала или еще какой подобной херни. Всем было наплевать, что это за ритуал, – им было нужно лишь, чтобы он продолжался. И это все. Главное, чтобы он не останавливался. Как вечный движок. Ты просто запускаешь его, и он крутится и крутится,
пока ты его не тормознешь. Вот и все, что требуется. Просто остановить это. Именно это мне следовало сделать. Протянуть руку и заткнуть этот фонтан дерьма. Чтобы они увидели. Запихнуть все их слова и весь их ритуал в их блядские глотки. Показать им, какие они мрази. Мне нужно было убрать с дороги этого дебила-защитника и постоять за себя самому. Тупой ублюдок. Бесполезный сукин сын. Взять и перевернуть всю их игру, чтобы они на жопы сели.
Похеру. Это неважно. Это всего лишь предварительные слушания. В следующий раз я их раскатаю. В следующий раз они не смогут сбить меня с толку своими правилами. По-другому все будет. Когда все будет всерьез. Со мной их игры не прокатят.
БАМ – БАМ. Я ТЕБЯ УБИЛ. Нет, не убил. Промазал. Врешь. Я тебе прямо меж глаз пулю всадил,
улыбаясь, похохатывая, растягиваясь на койке, пробегая через парк, хлопая ладонью по ноге, клацая языком о нёбо – всадник и конь одновременно. Потом тебя подстреливают на вершине холма, и ты скатываешься вниз, ползешь за дерево или куст и сам подстреливаешь грязного краснокожего, или шерифа, или кто еще там тебя преследует. Укрывшись за деревом или кустом, стреляешь из карабина, который вытащил из седельного чехла, по преследователю, промахиваешься, и пуля рикошетит от скалы, и еще один всадник спрыгивает с коня и стреляет в ответ, и вскоре все ползают, бегают, прячутся, стреляют. И каждый день перед началом игры каждый выкрикивал, мол, я буду злодеем, а я буду героем, и вот уже буквально через несколько секунд все уже разделились на два лагеря и бежали, скакали и стреляли. С визгом проносились пули, ладони хлопали по ляжкам, рты издавали звуки, имитирующие конский галоп, а они неслись по траве, по кустам, огибая деревья, перепрыгивая сусличьи норы или бревна, резко дергая поводья, чтобы избежать укуса гремучки, а потом валялись, растянувшись на траве у ручья или водопоя, глядя в чистое небо, пока кони утоляли жажду, и сладко пахло травой, когда конь и всадник, передохнув, возобновляли погоню или бегство.
А те битвы на 72-й улице! Сотни детишек собирались на улице с ружьями, понаделав их из картонных ящиков, обрезав их по углу и связав резинкой, и пуляли из кусков картона друг по другу и бежали с воплями в атаку, толкая сделанный из старого скейта и коробки из-под апельсинов катер. А старая миссис МакДермонт думала, что все это по-настоящему, и вызывала копов, а когда те приезжали, все с дикими воплями разбегались кто куда.
Вот