Люди с гобеленов. Выбор сделан?. Анастасия Титарева
пережил всё выжегающую войну с набулами, падение Галинорского царства, потерю близких и порабощение своего народа. Лютый провёл много лет в рабстве в Харон-Сидисе, из которого умудрился бежать к риссам. Лишь боги знали, что ему пришлось пережить и кого потерять.
– Проклятье, Ингвар! Известия о несчастье полстраны всколыхнули, – продолжил Лютый, переведя взгляд на вана. – Как узнал, я сразу заспешил домой. Думал, все погибли, но, видимо, тролль, что спустил лавину, учуял в юном охотничке бабу и приберёг для другого!
Лютый усмехнулся. Ингвар сжал челюсти, но не имел душевных сил усмехнуться в ответ.
Ингрид поставила на стол перед отцом кружки, мясо и спешно отошла к матери, присев на низкую скамейку у горящей чаши.
– Хильда сказала, у твоего младшенького Гуннара первый зуб показался, – сказал Ингвар новость соратнику. – Ты ещё не видел их?
– Ещё нет, – ответил Лютый, отпив мёд. – Увидел бы – не ушёл бы – я так по ним скучал! Но я должен был тебя увидеть вперёд!
Ингрид завидовала семье Лютого. Жестокий соратник отца, который никогда не был ни с кем добр, был нежным отцом.
«Почему мой отец не такой?» – подумала она.
– Мне нужна большая жертва, чтобы умилостивить богов, – произнёс задумчиво Ингвар.
– Воин? – кивнул галинорец.
Ингвар помолчал, а затем рассмеялся.
– Нет, друг, боги слишком многих призвали в эту зиму! Нет…
Вечером большой зал зашумел. Ван Ингвар сидел в деревянном кресле с высокой спинкой в окружении соратников и жены. Поднеся кубок ко рту, он вдруг почувствовал, как резкая боль, словно копьё, пронзила поясницу. Старая неизлечимая рана после тяжёлого походе давала о себе знать.
Рука вана дрогнула, и кубок опрокинулся, расплескав наполнявшую его ещё тёплую жертвенную кровь. Перед пиром, чтобы умилостивить богов, Ингвар умертвил коня – своего любимца. Кровь из кубка пролилась на бороду и чёрную замшевую рубаху, которую жена так старательно украсила золотой вышивкой.
Сигги, сидевшая подле Ингвара, попыталась помочь мужу, но он рассмеялся над болью, оскалился в улыбке и оттолкнул её руку. Верховный ван не хотел показывать слабость перед теми, кто привык всегда видеть в нём вождя.
– Оставь! Гривна тоже хочет выпить, – усмехнулся он, вытерев капли с висевшего на груди золотого обруча – знака Верховного вана, который блестел в пламени расставленных по всему залу горящих чаш.
Ингрид, сидевшая по другую сторону от матери, вышла из задумчивости при звоне браслетов на руке отца. Их было два, и ни один не уступал по ценности другому. Риссы носили браслеты по числу жен, живы они были или нет – браслеты надевали один раз и навсегда и уходили с ними на погребальный костёр.
Подумав о первой жене своего отца, Ингрид разозлилась. Внутри неё восстала ревность.
«Он любил её сильнее моей матери! – подумала Ингрид. – И их сынка Эйнара он любил сильнее меня! Мне никогда не занять его место. Никогда не добиться отцовского признания!»
Ингрид следила, как отец играл кубком и скользил задумчивым