Сага о стройбате империи. Лариса Боброва
– с учётом условий, в которых придется всё изложить, убедить и добиться.
Слабость, она иногда тоже сила, – и с этим войти.
– Здравствуйте. Карпинский просил передать свои извинения – мы ничего не успеваем, и нам приходится делиться.
Лихачёв сделал шаг ей навстречу. Он, естественно, никогда первым не совал руку женщине, а она не смогла протянуть свою. Постояли.
– Садитесь, – и когда она села, сел сам. – Я слушаю вас.
Она глянула мельком ему в глаза – в такие можно было смотреть спокойно – холодные, уставшие, почти неприязненные.
Он ни сном, ни духом не думал о Кампарате и даже не был заинтересован в перспективах, как Терех. Вежливо выслушал все перипетии дела и даже из вежливости не изобразил ни малейшего интереса, хотя и сказал, что всё это чрезвычайно интересно, но ему трудно сообразить, чем он тут может быть полезен.
– Мы действительно сейчас в таком загоне, не жизнь, а задачка на выживание. Выживем – хорошо, построим – еще лучше, а нет – туда нам и дорога – ковыряйтесь до скончания века.
Помолчали.
– Вот такие дела, Алиса Львовна. И тут начальник совершенно прав…
Она тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от бессмысленности нескладывающегося разговора, и, по принципу «откуда я знаю, что я думаю, пока я не скажу», сказала, глядя в стол:
– Раньше вы говорили мне «ты» и «Люся», – и, оторвав взгляд от стола, посмотрела на Лихачёва.
– А я не знал раньше, что ты Алиса Львовна! – Лихачёв округлил глаза и наконец-то улыбнулся. – Тогда давай сначала и по порядку. Ты когда защитилась?
– Год назад.
– А потом появился Карпинский. А до того вы со Степановым сидели на заказухе и ковырялись понемногу.
– Да. Но когда появился Карпинский…
– И передёрнул.
– Это было очень смешно, как он вешал лапшу на уши учёному совету и ударялся в несуществующие зарубежные отклики. Хотя один был. Правда, не отклик, а так, сообщение…
– А почему ты мне в переносицу смотришь?
Она сразу опустила глаза.
– У меня сейчас очень мало сил…
– А для того, чтобы смотреть мне в глаза, нужны силы?
– Да. Вы же знаете. – Она подняла голову и, нахально уставившись в переносицу, улыбнулась. – И ещё я, кажется, жутко кошу от трехдневного порханья на вертолете. И земля плывет, – и далее, без всякого перехода, в один ряд, – И ещё Зосим Львович сказал, что вы лучше всех знаете министерскую конъюнктуру и вообще единственная личность, которая может помочь в официальных сферах. А все остальные могут хоть плотину хором накидать, но без официальной на то визы.
– Всё доложила?
– Нет. Еще он сказал, что вам пора подумать о престиже стройки.
– Понятно. – Он встал, прошелся по кабинету, присел на угол стола. – Слушай, у вас ещё третья была, тоже, кажется, Люся, у Карапета работала…
– Малышка!
– Ну, я бы не сказал. Такая, с глазами, –