Нелюди 2. Шаг в бездну. Екатерина Косьмина
в найденный корень, грязный и вялый, как морковь по весне. – Порядка в Лунных Камнях нигде нет. Никому ничего не надо.
В словах трактирщика проступает мясное исподнее истины. Тохто открыто, начистоту говорит, ведь Уоллас тот самый глубокий колодец, которому можно доверить самое сокровенное. Если долго шептать, послышится отклик, – твой собственный голос, отраженный от стенок.
Уоллас – это яма с секретами, Дурак-друг, выродок, кто угодно, но не равное существо. Перед ним можно ничего не смущаться, как не стыдятся скотов те, кто приходит любиться в хлеву. Овцы не поймут и не выдадут.
Уоллас кивает:
– Вы пейте, хозяин, – это лучшее, что он может предложить светлому.
– Я должен заняться мерзавцем. – Обреченно выдыхает трактирщик, запив слова брагой из крынки.
Как все просто, оказывается. Хозяин выговаривается только затем, что никак не может с духом собраться и, как грозился, идти пытать хья. Или ихнего Цалуню воспитывать.
Помрачнев, Уоллас катает овощ в ладонях. Его манит лежащая рядом увязка с жратвой, – смог бы стянуть пару плодов, но совестится решиться на кражу.
– Ты Маленины картины видел? Те, которые настоящие? – Огорошивает Им.
– При мне хозяин не особенно рисовал. – Уоллас осторожно сворачивает разговор.
Ему неприятно вспоминать Магду. Предателя, мутного подлеца, с такой легкостью обернувшего вокруг костлявого пальца. Тошно и за себя-недотепу стыдно до боли.
– Жаль.
– Наверное.
Уже изрядно пьяный, – грибная брага забористая, – Им ловко развязывает шнурок за ушами. Освобожденные, хрящи по привычке жмутся было к затылку, но затем расслабляются и безвольно обвисают вдоль серебристых волос, углами опустившись за плечи.
– Вот че тебе, Олас, скажу. Я, конечно, ничего как надо смотреть не умею, но это такие рисунки, что с них взгляд отвести невозможно. Прямо крутит всего, и в горле щекочет, будто туда ромашку засунули и ей шебаршат. Художник он, ясно тебе?
– Да. – Осторожно поддерживает Уоллас, отчего-то вспомнив похабщину с хреном. У Магды способностей не отнять, с такими-то живыми художествами.
Им вертит ладонью, избегая единственного пыльного лучика, что косой чертой выбился из щели в двери:
– Я бы его картины устроил в тайном углу, чтобы только самому приходить и смотреть. Не в зале же вешать. Там скоты все равно ничего не поймут, только трубками холст закоптят. Подерутся – и вовсе порежут, видел же чумных мондовошек? И не дома, там Черенок. А вообще… Хья, если бы не хрюченье жирного, я бы, может, еще много лет назад Малене быть при мне предложил. Или, вот, недавно, как издох его упырь из Викирии. Точно так же бы содержал. Хья, деньги у меня есть. Взял бы дом, уж не меньше, чем тот, в Гротенхоеке. Окна бы прорубил на его вкус, заказал купцам рисовательных штук, всех, какие могут понадобиться. И пусть бы Малена здесь, в Лунных Камнях торчал над холстами. Знаешь, когда он рядом, мне как-то спокойнее делается.
Опустевшая крынка лопается в сжавшихся пальцах