Иной и Иные. Двери не то, чем кажутся. Евгений Пышкин
принимает форму шара. Почему?
– Законы физики.
– Правильно. Шар – оптимальная форма существования воды при невесомости. Так и собачий облик стал оптимальным для сущности.
– Ясно. Но возможно такое, что говорящий пес просто вселился в меня? То есть я не есть реинкарнация той сущности, которую вы ищите.
– Исключено. Когда сущность вселяется в тело, разум сопротивляется и аура искажается. Она раздваивается. Я этого не вижу у вас, другими словами, след сущности в вашей ауре для вас родной, он не противоестественен для вас. Может, я путанно объяснил?
– Нет, так-то понятно. То есть вы видите ауру?
– Да. Поэтому я вас легко находил.
Меня подмывало задать какой-нибудь каверзный вопрос, уж больно все гладко пока получается.
– Ну, хорошо. Тогда до встречи. Жду от вас историю.
– Нет, прощайте, Евгений.
– А разве вы не…
– Конечно, расскажу. Я вышлю ее на ваш электронный адрес. Обещаю.
Я был рад, что расстался с ним, но в тоже время слабое чувство тоски разбередило душу. Двойственность. Может, действительно, говорящий пес подал голос. «Да нет, конечно, чушь», – решил я, когда возвращался домой на маршрутке.
И до сих пор, именно до этого момента, когда печатаю эти строки, я не решил, хочу я еще раз встретиться с Индиго, или нет? В душе осталась та раздвоенность чувств и мыслей, которую трудно передать словами. Можно сказать, что это сожаление и облегчение, но, кажется, за этим еще что-то прячется.
В последнем письме от Индиго, во вложенном файле которого была история, шло объяснение двойственности. Конечно, он не знал о моих ощущениях, там не говорилось о двойственности. Индиго объяснял иное. Он просто сказал, что есть в мире предметы и явления, которые не поддаются «языковой артикуляции». Здравый рассудок диктует нам простое правило: что нельзя выразить, того не существует. Но это не так. Есть, то чего не выразить. И дело не в бедности человеческого языка. Язык богат. Но он приспособлен к материальности этого мира, значит, ограничен в своих возможностях. У него имеется зона, за которую он никогда не выйдет.
Возможно, решил я, мои двойственные ощущения как раз из этой серии. Объяснить до конца, до всей глубины я их не могу, лишь обозначить приблизительно. Это как топтаться недалеко от дома, в который я никогда не попаду, ибо он отделен неприступной пропастью. Я вижу дом. Я могу судить о его размерах, архитектуре, цвете, но ощутить полностью, войти в него – не могу.
Индиго предупредил, что в дневнике встречаются места, где повествование идет от других лиц. Это не домысливание и не фантазия, это было на самом деле. Индиго, если верить его словам, способен смотреть на вселенную с разных точек зрения. То есть не вселяться в чужое тело, а именно смотреть чужими глазами на мир. Конечно, посмотреть чужими глазами, это не риторическая фигура речи.
Способность чужого виденья Индиго приобрел, блуждая по вселенной. Заметил он ее не сразу. Вначале решил,