Русская Темрязань далекая и близкая. Иван Иванович Демидов
тихая улыбка.
С минуту стоял он, сияющий от счастья, посреди избы, и вдруг вспомнив, что есть у него на сегодня и другие дела, вышел прочь.
После похорон сына Родион неделю не выходил из дома. Осунулся он, похудел, никого видеть не хотел, на печке лежал, вздыхал и охал. Но потом отошел, стал заниматься по хозяйству.
Старой кобыле Шуре на свою несчастную судьбу пожаловался:
Нет у меня, теперь сына, Шура. Схоронил я его. И дел у нас с тобой скопилась тьма. Муки надать нам с тобой отвезти в сиротский дом. Пусть там ребятишек заварихой досыта накормят. Наголодались сердечные, одни глаза у них и не забываются. Обещался я муки им отвезти,– не обедняю.
Все понимала Шура, ласково фыркала Родиону в бороду и кивала ему головой.
–Ну, Шура, родись ты человеком, умная баба из тебя получилась бы!
Старая кобыла чмокнула шершавыми губами в щеку хозяина.
–Не балуй! Расчувствовалась! – сказал строго с напускной строгостью Родион.
–И-го-го! – заржала Шура и чмокнула в другую щеку своего любимца.
Съездив в сиротский дом, старый распряг кобылу, отвел ее за речку пастись, а сам в баню пошел. Там его уже ждала жена Лукерья с березовым веником. Любит Лукерья парить своего Родиона, на каменку сначала квасу плеснет, хлебного духу на полог напустит и вдарит распаренным веником по богатырю, потом перевернет его на спину и по животу нахлещет. Родиона напарит, и сама вся изойдет потом без веника.
А в воскресный день старый в церковь пошел, свечку там поставил на пять фунтов – всем святым сразу. Домой он вернулся со святой водой, с просвирками. Молодая Лукерья поздравила его со святыми и поцеловала.
После этого только и успокоился Родион. Перенес зыбку с Никиткой в свою избу и нянчить внука сам взялся, чтобы, упаси Бог, не случилось с мальцом что. А снохе сказал:
–Живи с нами, Груня, так-то лучше будет, береженого Бог бережет.
На сороковой день после трагедии в Печилатском овраге, в Сосновке справляли поминки.
В избе Родиона Большого собрались кулугуры со всей округи. Канон за упокой души убиенного сына читал сам Родион, стоя перед образами. Груня у него за спиной, подпевала ему в тех местах, где полагалось. Остальные внимательно слушали читальщика, крестились и усердно клали поклоны.
И в избе родителей покойного разбойника Степана Грязного тоже собрался народ. Молодую вдову Авдотью как раз в это время приспичило рожать. Поэтому все пришедшие ждали на улице, а с Авдотьей осталась только повитуха Матрена.
Поправляя младенцу вытянутую дыней головку, Матрена сказала Авдотье, лежащей с закрытыми глазами:
–Радуйся, мамаша. Сына родила. На Степана похож, такой же горбоносый, атаманом будет.
Авдотья открыла глаза и зло глянула на Матрену
–Чему радоваться-то? Чтоб он подох! Слушай, что я тебе скажу, и чтоб это было между нами, не то тебе не поздоровится, ты знаешь, я слов на ветер не бросаю. Скажи старикам, что у меня в грудях молока нет, и не будет. Зови свекровь, пусть несет ребенка к Босым. У нее молока и на двоих хватит. Давай зови быстрее,