Русская Темрязань далекая и близкая. Иван Иванович Демидов
дрожащими руками прижимала к животу сверток с надрывающимся от крика несчастным младенцем и шептала молитву.
Младенец насосался, закрыл глаза и уснул. Груня убрала грудь, повернулась к старикам и передала дитя деду сказав:
–Сюда его не носите, я буду сама приходить к вам. Так удобнее будет и вам, и мне. Старики просияли, перекрестились, закивали головами. Старуха, моргая прищуренными глазами, сказала:
–Спасибо! Груня, выручила ты нас, век теперь за тебя будем Богу молиться, здоровья тебе, счастья, да вознаградит тебя Бог за твою доброту, да хранят тебя ангелы небесные, мужу твоему, невинно убиенному, царствие небесное во веки веков, сыночку твоему желаем богатырского здоровья, родным твоим всех благ.
Старики домой бежали, ног под собой не чуя, неслись как на крыльях.
Три дня после трудных родов лежала в постели, озлобленная на свою судьбу Авдотья, глядя в потолок. Вставала она только попить, поесть и по нужде. В сторону зыбки, в которой качался ее сын, так и не глянула ни разу, а на четвертый день Авдотья в бане помылась, оделась барыней-сударыней в шелка заморские, перед зеркалом покрутилась, напудрилась, нарумянилась и заявила старикам:
–Уезжаю я нынче, не обессудьте! На вас оставляю вашего сына дите, вот и растите его, как сможете. Мне надо свою жизнь устраивать.
–Как так! – запротестовали старики, – побойся Бога, Авдотья, старые мы с дитем нянчиться, немощные, нам самим уход нужен. Самим нам кормиться нечем, А дитю молоко надо покупать, а на какие шиши?
Авдотья из своей красивой сумочки-редикюля выложила на стол горсть монет.
–Ваш Бог вам поможет, – спокойно сказала она, – на первый случай вам этого хватит, а как разбогатею, пришлю еще.
Неделю плакали старики над зыбкой, думали, размышляли, как будут жить дальше. Так ничего старые и не придумали. В воскресенье утром понесли внука в церковь крестить. Поп дал ему имя Василий.
До двух лет лапушка Груня кормила грудями обоих малышей. И дальше она продолжала помогать престарелым старикам растить Васятку. Лечила его, когда тот болел разными детскими болезнями.
Шли годы. Малыши одногодки росли. У Босых Никитка рос не по дням, а по часам в полном достатке, как сыр в масле катался, пряник, конфетку, все ему. А Васятка бегал по избе без должного присмотра в одной длинной до пят холщовой рубахе, нередко холодный и голодный с незазывающим лишаем на голове.
На улице Сосновские ребятишки не принимали его в свои игры, гнали лишаястого от себя с угрозами:
Не подходи к нам, плешивый, заразный ты!
Сердобольная Груня вывела мазями у малого лишай. На голове Васятки и волосы вскоре отросли, а прозвище «Плешивый» за ним так и осталось навсегда.
Никитка у Босых, рос быстро. На глазах вылазил из портов рубах. Что из одежи и обуви становилось сыну мало Груня относила Никиткины обноски Васятке.
Не чувствовал Никита Босой себя сиротой. Дед стал ему вместо отца и воспитывал по родовой традиции, прежде всего воином. Он внука трехлетним посадил на коня и стал учить, как