Куролесовы страсти. Алексей Кутафин
придала ему уверенности, и он снова заважничал, возомнив себя докой в куриных вопросах.
Степенно прошагав мимо хихикающих собратьев, он мимоходом деловито осведомился:
– Где тут у вас курятник? – и интригующе проследовал в указанном направлении, разговаривая со своим нахохлившимся кочетом: – Пойдём, Цыпа, я тебя с друзьями познакомлю. Будешь жить в стайке, на природе, как настоящий боевой петух! Может, и подрастёшь ещё немножко.
Цыпа недовольно что-то квохтал ему в ухо. Нервно перебирая худыми лапками, он настороженно озирался по сторонам, предчувствуя недоброе. И опасливо косился с заплечного высока – на крупного краснопёрого соплеменника.
Борька по безрассудству слишком резко открыл дверку стайки, всполошив несушек внезапностью.
Потревоженные куры, хлопая крыльями и поднимая тучи разноцветных пёрышек – залетали взад-вперёд вверх-вниз, беспокойно закудахтав.
Невзирая на переполох, Боря всё же спустил упиравшегося Цыпу на пол, к новоявленным подружкам.
Но привередливые клуши – недовольно заквохтали, пытаясь клювом достать неприглядного мелковатого бесцветно-белобокого замухрышку-петушка.
И Цыпа, испугавшись – быстро ретировался по руке хозяина. Он забрался ещё выше своего привычного места, вцепившись когтями в темноволосую шевелюру на Борискиной наивной башке.
Настала Борькина очередь расплачиваться за необдуманную выходку.
Краснопёрый сзади с разбега клюнул хозяина конкурента, посягнувшего на чужую собственность.
И Борька с воплями кинулся бежать, сбросив с себя всю напускную напыщенную спесь…
Краснопёрый вдогонку не раз ещё пускал в ход своё грозное оружие – острый клюв и когтистые шпоры, в атакующем полёте пытаясь достать – и своего белобокого собрата-наездника. …Пока гости-новички, обомлевшие от такого «радушного» приёма, с позором не скрылись в дверном проёме хаты.
Кочет-забияка ещё долго задиристо бился в яростном порыве о захлопнутую дверь. Ну, наконец, угомонился. И грозно проорав во всё горло победное: «Кукареку!», удовлетворённый, чинно зашагал в курятник успокаивать свой разволновавшийся гарем.
Пристыженный Борис, почёсывая обклёванные ссадины, насупившись обескуражено уселся за накрытый уже стол. Все его зоологические познания рассыпались мифом о суровую правду жизни.
Понурый Цыпа, нервно мигая, разместился рядышком, на спинке софы. И с нервной дрожью поглядывал округлившимся глазом за окно во двор на Краснопёрого.
***
Застолье затянулось. На улице уже давно стемнело.
Громогласно, протяжно и несвязно взрослые проорали по традиции и для души – пару-тройку дежурных песен. И один за другим, ничком и рядком – повалились спать в комнате. Оставив деткам в распоряжение – душную столовую-горницу.
Подхалим Борька во время концерта подвывал тактично отдельные куплеты. И сполна компенсировал свой подхалимаж, притулившись рядом с мамкой на застеленные чистенькие простыни. И тоже