Звездочка. Юн Айвиде Линдквист
Леннарт замер. Пакет снова пошевелился. Можно было бы объяснить все ветром, да только день выдался совершенно безветренный.
«Не нравится мне все это!»
Пакет снова ожил и зашуршал. Ноги Леннарта будто налились свинцом. Вот он стоит тут один-одинешенек, а вокруг только лес, безмолвный и равнодушный. Леннарт сглотнул слюну и шагнул в сторону пакета. Тот затих.
«Брось! Отправляйся домой!»
Ему совсем не хотелось увидеть старого пса, которого усыпили, но не до конца, или десяток котят, которым разбили голову, но тоже не до конца. Он бы ни за что не смог притронуться к ним.
Вовсе не чувство ответственности или сострадания заставило Леннарта наклониться к пакету. Им овладело самое обыкновенное человеческое (или бесчеловечное) чувство – любопытство. Он должен был узнать, что в пакете, иначе мучился бы, уехав отсюда, пока не решился бы вернуться и все-таки заглянуть в него.
Леннарт ухватился за краешек пакета и тут же отпрянул, прикрыв рот рукой. Там было что-то живое, и оно ответило на прикосновение Леннарта сокращением мышц. Пакет был слегка присыпан свежей землей.
«Да это ж могила! Маленькая могила».
В голове у Леннарта выстроилась цепочка ассоциаций, и внезапно он понял, что именно сжала его рука – другую руку. Чью-то очень маленькую ручку. Леннарт опустился на колени и стал раскапывать пакет. Тот, кто забросал его землей, делал это в спешке и явно без подручных средств, поэтому Леннарту удалось быстро раскидать всю землю, после чего он вытащил пакет из ямы.
Ручки были связаны узлом, и Леннарту пришлось проделать дырку, чтобы пустить внутрь воздух – впустить жизнь. В проделанном отверстии показалась синеватая кожа. Худенькая ножка, впалая грудь. Девочка! Ей всего несколько дней или недель от роду. Ребенок не шевелился. Тоненькие губки плотно сжаты, будто она бросала вызов враждебному миру. Когда пакет дернулся, это были ее предсмертные судороги, не иначе.
Приложив ухо к груди ребенка, Леннарт услышал едва ощутимое сердцебиение. Тогда он зажал нос девочки указательным и большим пальцем, глубоко вдохнув, набрал воздуху и прижался ртом к ее крошечному ротику, для чего ему пришлось свернуть губы трубочкой. Запаса воздуха хватило, чтобы наполнить малюсенькие легкие. Воздух вышел обратно пузырясь, а грудная клетка так и осталась неподвижной.
Леннарт снова сделал глубокий вдох, и на этот раз сработало. Тельце ребенка содрогнулось, на губах проступила белая пена, и воздух прорезал пронзительный крик, вновь запустив отсчет времени.
Девочка кричала, не закрывая рта, но ее плач не был похож ни на один плач ребенка, какой Леннарту доводилось слышать прежде. В нем не было надрыва и жалобы. Хрупкое тельце исторгало непрерывный звук удивительной силы и чистоты. У Леннарта был идеальный слух, и он без всякого камертона мог определить, что девочка поет ноту ми. Чистейшее ми, от которого дрожала листва и птицы взлетали с ветвей.
2
Девочка лежала на пассажирском