Сказочные самоцветы Дагестана. Отсутствует
б у меня сорок сыновей, – в сорок раз больше взяли бы мы добычи.
В сорок раз больше людей!
В сорок раз больше коней!
Только размечтался так хан, как вдруг споткнулся под ним испуганный конь и точно из земли вырос рассерженный аждаха.
– Эй, хан! Твой конь наступил мне копытом на палец. Выбирай теперь одно из двух: или коня, отдавай, или лучшее из того, что дома не знаешь!
Жалко стало хану коня, и он обещал то, о чём ещё не знал. А, оказывается, не знал хан о том, что как только он уехал из дому, жена подарила ему сорок сыновей. Они были так же черны душой, как и сам хан, и с нетерпением ожидали отца, чтобы вместе идти в набег и быть в сорок раз страшней для врагов.
Когда хан узнал об этом, ему стало жалко отдавать аждахе то, о чем он мечтал. Поэтому ханша приказала слугам привести Кара-Катыра, умыть его, одеть получше и выдать за одного из своих сорока сыновей.
Но аждаха заметил обман. Он рассердился и в ярости вонзил кинжал в гранитную скалу, на которой высился дом хана, а Кара-Катыра всё-таки увел с собой.
И вот, как только они ушли, хан почувствовал, что с ним творится что-то ужасное. Из гранитной скалы, пронзенной кинжалом, стала капать самая настоящая кровь, а хану казалось, что это он ранен ножом и что это у него льется кровь. Ему было больно, и он кричал, чтобы поскорее вытащили кинжал из скалы, но никто не мог этого сделать, и даже самым сильным людям не удавалось шевельнуть клинком.
Тем временем аждаха решил разделаться с сыном обманувшего его хана.
– Давно уже, – сказал он Кара-Катыру, – я хотел жениться на красавице Бермес – дочери Алмас-хана. Иди и найди её для меня.
Всякий, кто хоть краем уха слыхал о красавице Бермес, понимает, конечно, что аждаха послал Кара-Катыра на верную смерть. Найти хана и его дочь не может никто. Недаром и зовут их так: Алмас и Бермес. Если назвать иначе, получится: Неведомая дочь и Невиданный хан. А попробуй-ка найди того, кого никто не видал, и приведи ту, о ком никто не ведал!
Бедный Кара-Катыр знал об этом. Но ослушаться аждаху нельзя, и он не сказал ни слова и пошел за дочерью хана Алмаса в сторону, куда заходит вечером солнце.
Он шёл так долго, что у него совсем износились башмаки, и сам он стал ещё тоньше и невзрачней, чем прежде. В сумрачном песчаном краю, в котором очутился Кара-Катыр, не было ничего живого и из земли торчали только несколько кустиков колючей тобургу да сухой обгорелый пенёк.
На душе у Кара-Катыра было тоскливо. Он был самый одинокий и самый несчастный мальчик на свете.
В отчаянии он подошёл к обгорелому иссохшему пню, обнял его и заплакал:
– Эх, старый кривой пенёк! Ты такой же чёрный и некрасивый, как и я. И никому мы с тобой не нужны.
Он поцеловал обрубок дерева, и тогда к его изумлению вокруг стало светлее, черный обгорелый пенёк превратился в столетнего доброго пастуха, а колючие кусты тобургу стали овечками. Они радовались освобождению, резвились на воле, хватали губами песок.
– Здравствуй, Кара-Катыр, – сказал старый чабан. – Ты добрый и хороший мальчик,