Дневники мотоциклиста. Данни Грек
был арабом, что объясняло наличие бороды, черных, словно нарисованных бровей и цвет его кожи. Он совсем не говорил и не понимал по-русски, и общался исключительно через переводчицу, которая приходила каждый день и по совместительству была его невесткой. Он был здесь чужим, и все, что с ним случилось, приковывало его взгляд лишь к потолку, на котором он пытался сосчитать, сколько этого ужаса ему осталось вытерпеть. А наши персоны ему были совсем не интересны, потому что его горе было лишь горем его семьи.
Я вышел в коридор и направился вслед за медсестрой в процедурный кабинет, шаркая мотоботами по помытому линолеуму.
– Другой одежды нет? – поравнявшись со мной и пристально разглядывая мои нестандартные расстегнутые сапоги, сбавив свой семенящий шаг, спросила она.
– Нет, – мысленно добавив: «А откуда ей взяться!?», удивился я, и вновь столкнулся с ее глазами.
– Ты позвони… попроси, чтобы привезли… костюм спортивный… или халат, ну и тапочки, конечно… а то у нас так ходить не принято, – озираясь по сторонам, словно боясь кого-то встретить, сказала моя провожатая и, не дав мне ответить, тут же добавила: – Есть, кому позвонить?
В этом вопросе молодой симпатичной медсестры легко читалось, что она скажет, если я отвечу «нет» – и вскоре халат ее брата или бывшего молодого человека висел бы у меня на спинке кровати, но мне было кому позвонить, и ее легкое кокетство было совсем мне не нужно.
– Да, я обязательно позвоню, – сказал я, увидев, как поднятые уголки ее губ вернулись вниз, и она прибавила шаг, но словно опомнившись, вновь поравнялась со мной.
Эта реакция, выдала тот ответ, который прокрутился у меня в голове, и мне даже стало ее немного жаль, хотя я мог и ошибаться.
– Я позвоню друзьям, – пояснил я, словно оправдываясь, и это нелепое добавление вмиг вернуло улыбку на ее лицо.
Дальше мы шли, молча, в самый конец длинного коридора, где располагалась заветная дверь. Я так же продолжал шаркать своими мотоботами и ловить кокетливые взгляды моей спутницы, но помимо этих взглядов я смог отлично изучить свое ночное пристанище во всей его красе. Теперь передо мной раскинулась вся его прелесть, и все, что ночью скрыл сумрак, теперь отражало утренний свет. Пол, по которому ходили немногочисленные пациенты в домашнем трико, был покрыт желтым линолеумом, который точно помнил «Советский союз»; стены, покрашенные с десяток раз в разные «нейтральные» цвета, увешивали всевозможные стенды, олицетворяющие это отделение; множество дверей, с лампами над входом, скрывающих множество историй; множество людей, которые здесь были, и множество того, что я видел впервые. Цветы, расставленные по углам и на подоконниках огромных окон хоть как-то облагораживали этот периметр, но сколько бы их сюда ни поставили, от этого никому из здешних «пришлых» не становилось легче, ведь, сколько ни сласти соленую воду, она не станет вкуснее.
Моя экскурсия закончилась в самом дальнем углу от моей палаты, напротив двери с табличкой «процедурный кабинет», за которой