Тот, кто срывает цветы. Эли Ро
графин на тумбочке, но дотянуться до него не мог. Я был обреченным на вечные мучения Танталом, и под моими ногами трескалась черная сухая земля. Палату освещал только светильник, поэтому вокруг царил полумрак. На стуле я заметил свой школьный рюкзак. Он был расстегнут, и из его пасти высовывался рукав моего теплого бежево-красного свитера. На тумбочке лежал отцовский телефон, воткнутый в розетку.
Я попытался вспомнить, что же со мной все-таки произошло. Наверно, было душно, я упал в обморок и ударился головой. Такое со мной случалось раньше. Пару раз я терял сознание августовскими жаркими днями в автобусах, переполненных липкими от пота людскими телами. Разглядывая больничный потолок, я все напрягал и напрягал память, но не мог вспомнить ничего, кроме плотной темноты и резкого шума в ушах.
Дверь открылась, и в палату вошли двое: отец и высокая женщина в белом халате. Они негромко разговаривали, но замолчали, когда поняли, что я пришел в себя.
Почему-то я почувствовал облегчение, когда столкнулся взглядом с отцом. Только тогда, когда он оказался рядом, я понял, что по какой-то причине подсознательно боялся, что с ним что-то случилось.
Отец придвинул свободный стул к кровати, сел на него и с каким-то трепетом накрыл мою руку своей ладонью.
– Как ты? – обеспокоено спросил он.
Лицо его было побелевшим, испуганным. Отец часто моргал и хмурил брови. Он выглядел измотанным, плотно сжимал губы, бросая взгляды на женщину, что пришла с ним.
Я вяло пожал плечами.
– Не очень. Пить хочу.
Отец дернулся в сторону графина, но женщина в белом халате коротко качнула головой. Улыбнувшись, сама налила мне полный стакан воды.
– Меня зовут Эльза, – мягко сказала она, – я твой врач.
На вид – ровесница моей мамы. Смуглая кожа, темные волосы, собранные в длинную крепкую косу. В уголках ее глаз просматривались те самые морщинки-лучики, характеризующие улыбчивых людей.
– Скажи мне, Лео, что именно ты сейчас чувствуешь? – спросила Эльза, раскладывая на тумбочке спиртовые салфетки, прозрачные флаконы и пластыри.
Я наблюдал за ее действиями без особого интереса.
– Голова кружится, – тихо ответил я, – и болит немного.
Я соврал. Голова болела так, что меня подташнивало, но я не хотел говорить этого при отце. Он и так был взволнован.
Эльза вздохнула.
– Она еще долго будет болеть. У тебя сотрясение мозга. Это довольно серьезная травма, но ты будешь в порядке, – она улыбнулась мне, набирая в шприц какое-то лекарство. – Я поставлю тебя на ноги.
Эльза ушла сразу после того, как сделала мне укол в вену. Мы с отцом остались вдвоем. Я хотел спросить, что же случилось, но он заговорил первым:
– Ты не приходил в себя почти три часа.
Я никогда не слышал, чтобы у него был такой голос – надломленный, бессильный. Мне стало не по себе.
– Мама знает? – быстро спросил я, держа в голове, что ей нельзя волноваться.
Отец