Спастись еще возможно. Игорь Изборцев
тысяч только штатных сотрудников, она стучит, работает, и ее, знаете ли, можно даже использовать втемную, что бы задавить человека, который кому-то неугоден.
– Так значит, вас свои же менты и мочат? – криво усмехнулся Прямой. – У нас хоть понятия, а у вас? Бардак!
– Все сложнее, и, одновременно, проще. С одной стороны, некоторый каннибализм неизбежен – он есть часть саморегуляции системы; с другой стороны, есть отдельные элементы, которые, номинально являясь ее частью, уже фактически таковыми перестали быть, так как давно перестроились на самоудовлетворение. Раньше это называлось весьма просто – предательство. Но теперь у предательства есть много личин – гласность, демократия, свобода слова, плюрализм и так далее. Под такую сурдинку можно продать, что угодно… Опять же, есть пирамида власти. Это сотни и тысячи нитей, которые выползают из всех управленческих коридоров, коридорчиков и тупиков, перемешиваются в огромный сумбурный клубок, безобразно шевелящийся, трясущий полномочиями, во все вмешивающийся и отдающий приказы… Но об этом не сейчас. Сейчас запоминайте номер телефона, по которому в экстренном случае вам следует позвонить. Вам нужно обязательно передать этот кейс тому, кто вам ответит. Обязательно! Иначе его все равно найдут, с большой кровью, но найдут, и вам после этого, поверьте, никак не удастся остаться в живых.
Генрих Семенович назвал номер, потом повторил и Прямой кивнул, подтверждая, что запомнил.
– И еще, Сергей Григорьевич, – следователь вытащил из кармана какую-то фотографию и держал ее пока обратной стороной кверху, – это, может быть, и не относится к делу, но позвольте удовлетворить любопытство. Вы, конечно, знаете этого человека?
Он перевернул снимок, и Прямому мило улыбнулся Павел Иванович Глушков.
– Знаете?..
Ответа, в общем-то, и не требовалось. Достаточно было взглянуть на побелевшего вдруг лицом Прямого, на его широко раскрытые глаза, которые, возможно, видели сейчас нечто большее, чем просто мужчину на фотографии…
– Итак, Павел Иванович Глушков, по некоторым данным пропавший без вести три года назад. Удачно, надо сказать, пропавший: только развернулся человек, взял под себя большую часть братвы, наладил бизнес, контакты, и на тебе – уехал в неизвестном направлении. Но, с другой стороны, кто-то якобы где-то его видел, и это отмечено в уголовном деле. На Канарах или Ямайке? Не помните? Да уж, срок большой – три года. Поделюсь с вами тем, что знаю я: его видели позавчера двенадцатого мая в четырнадцать часов пятьдесят две минуты. Он двигался по детскому парку в северо-западном направлении и был замечен вторым сектором наблюдения. Так что там насчет вашей встречи с Павлом Ивановичем? Вы же сами сказали…
– Нет, – прохрипел Прямой, схватившись за горло. Ему было сейчас плохо, по-настоящему – почти как там, в парке. – Не может быть… нет…
– А почему? – живо воскликнул Генрих Семенович. – Нет, никто ведь вас за язык не тянул называть его имя. Вы назвали, я кое-что