Листая календарь летящих будней…. Игорь Губерман

      Не зря читал я книги, дух мой рос,

      даёт сейчас мой разум безразмерный —

      на самый заковыристый вопрос —

      ответ молниеносный и неверный.

      Я с незапамятной поры

      душой усвоил весть благую,

      что смерть не выход из игры,

      а переход в игру другую.

      Давно уже явилось невзначай

      ко мне одно высокое наитие:

      чем гуще мы завариваем чай,

      тем лучшее выходит чаепитие.

      Еврейский дух – слегка юродивый,

      и зря еврей умом гордится,

      повсюду слепо числя родиной

      чужую землю, где родится.

      Как долго гнил ты, бедный фрукт,

      и внешне тухлый, и с изнанки,

      ты не мерзавец, ты – продукт

      российской чёрной лихоманки.

      Выбрав одинокую свободу,

      к людям я с общеньем не вяжусь,

      ибо я примкну ещё к народу

      и в земле с ним рядом належусь.

      Совершенно обычных детей

      мы с женой, слава Богу, родители;

      пролагателей новых путей

      пусть рожают и терпят любители.

      Хотя стихи – не то, что проза,

      в них дух единого призвания,

      и зря у кала и навоза

      такие разные названия.

      В обед я рюмку водки пью под суп,

      и к ночи – до бровей уже налит,

      а те, кто на меня имеет зуб,

      гадают, почему он так болит.

      Все помыслы, мечты и упования

      становятся живей от выпивания.

      Дух надежды людям так угоден,

      что на свете нету постояннее

      мифа, что по смерти мы уходим

      в некое иное состояние.

      На некоторой стадии подпития

      всё видится ясней, и потому

      становятся понятными события,

      загадочные трезвому уму.

      Густеет, оседая, мыслей соль,

      покуда мы свой камень в гору катим:

      бесплатна в этой жизни – только боль,

      за радости мы позже круто платим.

      Обманываться – глупо и не надо,

      ведь истинный пастух от нас сокрыт,

      а рвутся все козлы возглавить стадо —

      чтоб есть из лакированных корыт.

      Финал кино: стоит кольцом

      десяток близких над мужчиной,

      а я меж них лежу с лицом,

      чуть опечаленным кончиной.

      Жизнь моя ушла на ловлю слова,

      службу совратительному змею;

      бросил бы я это, но другого

      делать ничего я не умею.

      Сотрись, не подводи меня, гримаса,

      пора уже привыкнуть, что ровесники,

      которые ни рыба и ни мясо,

      известны как орлы и буревестники.

      Моя шальная голова

      не переносит воздержания

      и любит низкие слова

      за высоту их содержания.

      Я