Сердце дикарки. Анастасия Дробина
и вывеска, и золоченые буквы новой гласили на всю улицу: «Ресторанъ». Окна были отмыты и сверкали чистотой.
– Подожди, то ли будет, когда в зал выйдем, – усмехнулся Митро. – Право слово, лучше только в «Стрельне» да в «Яре»! У Осетрова год назад деньги завелись, наследство какое-то получил из деревни…
– Врут все про наследство, он просто… просто он купца зарезал! – неожиданно сообщила Маргитка, стоявшая у двери и слушавшая разговор.
– Какого купца? – опешил Илья.
– Проезжего, – пояснила она. – Остановился наверху в номерах, вечером в ресторане гулял, деньгами хвастался, а ночью Осетров его и…
– Не болтай, дура, чего не знаешь! – рявкнул Митро, и Маргитка неохотно умолкла. – Языки ваши сорочьи повырывать бы! Бабье бестолковое, пошла вон отсюда!
– Слушай, правда, что ли? – тихо спросил Илья, когда Маргитка ушла.
– Да шут его разберет… – проворчал Митро. – Я, конечно, напраслину не буду возводить, а только ты про Осетрова что знаешь? Ничего? Вот и я ничего. Хоть уже тридцать лет у него в кабаке глотку деру. Понимай, как знаешь.
Илья только почесал в затылке. Хозяин ресторана и в самом деле был фигурой таинственной. Доподлинно про него было известно лишь то, что в Москву он прибыл в семилетнем возрасте из Ярославской губернии, откуда издавна набирали учеников в половые. Попал в ученье к владельцу известного трактира Тестову, в совершенстве изучил ресторанное дело, поднялся от мальчишки-посудомойки до буфетчика, а затем неожиданно для всех… купил собственный трактир на Грузинской улице. Трактир был маленьким, грязным и безвестным: о нем знали лишь местные мастеровые да извозчики, наезжающие сюда с Тишинской площади «пить чай». За три года Осетров «развернул коммерцию» во всю ширь, сделал из вонючей забегаловки небольшой, но вполне приличный ресторан, завел скатерти, салфетки и серебряную посуду и, наконец, пригласил к себе цыганский хор с Грузин, бывший тогда под управлением отца Якова Васильева. Извозчики и фабричные исчезли из обновившегося зала, и в ресторан Осетрова повалила «чистая» публика. И уже тогда никто не знал, откуда у Осетрова берутся деньги. Говорили разное: и что он торгует краденым, и что в подвале у него – тайная ювелирная мастерская, где «заныканные» на Тишинке золотые вещички переплавляются в лом, и что он содержит несколько публичных домов на Цветном бульваре – и тому подобное. Подтверждения, однако, всем этим домыслам не было, а вызвать на откровенность самого Фрола Васильича не удавалось еще никому. Последнее затруднялось еще и тем, что Осетров совсем не пил и требовал того же от своих служащих. Если он видел кого-нибудь из них хоть немного выпивши на работе – следовал немедленный расчет, и любые уговоры, слезные просьбы и раскаяние были бесполезны.
Уже сворачивая в «актерскую», Илья обернулся и увидел, что Настя о чем-то говорит с Осетровым. Тот внимательно слушал, кивал и – небывалое! – улыбался в бороду. Илья, сердясь отчего-то, громко позвал жену. Та, на полуслове оборвав разговор, поспешила к нему.
Час