Мельница на Флоссе. Джордж Элиот
столь уместным и язвительным.
– Фи, какой позор! – заявила тетка Глегг своим самым громким и суровым тоном, вынося строжайший приговор. – Маленьких девочек, которые сами обстригают себе волосы, следует нещадно пороть и держать на хлебе и воде – и не позволять им являться за стол и как ни в чем не бывало усаживаться вместе со своими тетушками и дядюшками.
– Да-да, – подхватил дядя Глегг, намереваясь свести к шутке столь суровый упрек. – Ее нужно посадить в тюрьму, а уж там ее обстригут наголо – подравняют волосы, так сказать.
– Она еще сильнее стала походить на цыганку, – сожалеющим тоном произнесла тетка Пуллет. – Какая незадача, сестрица, что девочка у тебя такая смуглая, а вот мальчик светловолос, что не может не радовать. Нисколько не сомневаюсь, что такой цвет лица изрядно осложнит ей жизнь.
– Она – непослушный ребенок, который разобьет сердце своей матери, – со слезами на глазах заявила миссис Талливер.
Казалось, на Мэгги обрушился целый хор упреков и презрения. Поначалу она зарделась от гнева, что придало ей сил и заставило воинственно вздернуть подбородок, и Том даже решил, что она переживет всеобщее осуждение, учитывая недавнее появление на столе пудинга и крема. И потому, рассудив здраво, он прошептал: «Бог ты мой! Мэгги, я же говорил, что тебе влетит». Он хотел по-дружески приободрить ее, но Мэгги сочла, что и Том радуется ее бесчестью. Ее демонстративное неповиновение на поверку оказалось всего лишь игрой. Оно покинуло ее в мгновение ока, сердце у нее преисполнилось обиды на весь белый свет, и, вскочив со своего места, она бросилась к отцу, спрятала лицо у него на груди и в голос разрыдалась.
– Тише, тише, девочка моя, – попытался успокоить ее он и, обняв одной рукой за плечи, погладил по спине. – Не расстраивайся. Волосы тебе мешали, и ты их остригла, что тут такого? Не плачь, не надо, папа на твоей стороне.
Слова, исполненные восхитительной нежности! Мэгги до конца своих дней не забудет те моменты, когда отец «вставал на ее сторону»; она бережно хранила их в глубине своего сердца и вспоминала долгие годы спустя, когда все вокруг утверждали, что ее отец дурно воспитывает своих детей.
– Ох и избаловал же твой муж этого ребенка, Бесси! – громким театральным шепотом сообщила миссис Глегг миссис Талливер. – Это окончательно погубит ее, если ты незамедлительно не примешь меры. Мой отец никогда не воспитывал своих детей подобным образом, иначе мы были бы совсем другой семьей.
В эту минуту, судя по всему, домашние невзгоды миссис Талливер достигли той точки, за которой наступает безразличие. Пропустив мимо ушей последние слова сестрицы, она отбросила завязки своего капора и принялась молча разрезать пудинг.
Десерт принес и полное отпущение грехов Мэгги; детям было сказано, что орехи и вино они могут взять с собой в летний домик, раз уж погода выдалась такой мягкой, и они принялись носиться среди распускающихся кустов в саду с живостью маленьких зверьков, удравших из-под зажигательного стекла.
Для