Шелковая жизнь. Алексей Хабаров
лучше летних воскресных ташкентских вечеров.
Самое начало июня. Солнце уже низко, но ещё светло. На улицах – редкие пешеходы, и совсем нет машин…И тепло, и свежо, и лето – и почти весна. Яркая зелень крон, под ними -
уже сохнущая, но не полёгшая трава. Асфальт тротуаров ещё влажен – трещины на нём темны и контрастны, но лёгкая, как пудра, белёсая дорожная пыль уже лежит на обочинах. Хотя до настоящей летней жары ещё так далеко…
Листья деревьев замерли, как на стоп – кадре. Воздух недвижен. Тишина и звуки улицы словно разделились на два параллельных слоя.
Над землёй, в сумерках аллей – бесшумные пируэты летучих мышей… Мальчишка, встав на педалях, беззвучно катит на велике…
Во дворах и палисадниках шуршат струи воды из шлангов – ташкентцы поливают нагретую за день землю. Пищат стрижи, высоко парящие в блёкнущих небесах. Стучит – прыгает детский мяч, перелетевший через забор.
– Ви – и – и-тя, да – амо – ой! – повис над заборами безнадёжный зов чьей-то мамаши.
И откуда-то издалека проплывает над улицей усталый, протяжный, как у поющей пилы, металлический звук трамвая, лениво поворачивающего в парк…
Долгие летние ташкентские вечера. Дивная пора. Всё лето – и вся жизнь впереди.
Вскоре переулочки закончились – и я уже шёл по шумному и многолюдному проспекту, вдоль несущихся рядов машин. Возле знаменитого кафе «Метелица» я обратил внимание на парня, стоящего напротив. Что-то знакомое, неуловимо китайское было в его лице. Я подошёл к нему.
– Пулат? – тихо спросил я наудачу.
Он обернулся и сразу узнал меня. Хотя теперь я был выше его на голову. Пулат искренне обрадовался и стал обниматься, хлопая меня по спине, как всегда делают ташкентцы. Затем потащил в кафе. Внутри был полумрак. Пока мы оглядывались, неожиданно осветился круг танцплощадки и загремела музыка: «Амана кукарелла, ша – ла – ла – ла…» – Патрик Симон был тогда на вершине советской дискотечной моды. Публика из-за столиков рванула плясать. Первый раз я попал в такое «злачное» место и чувствовал себя неуютно, хотя пытался изображать завсегдатая. Мы сели за барную стойку и заказали коктейли. Я успел первым расплатиться за себя и Пулата – он укоризненно покачал головой. Но я почувствовал себя увереннее: теперь и я уже – настоящий взрослый!
За нашими спинами мигали огни светомузыки и подпрыгивали девушки. Пулат мне что-то рассказывал – прямо в ухо. Я кивал, не совсем понимая его. С непривычки я захмелел и совсем оглох от грохота басовых динамиков. Мне уже хотелось сбежать из «Метелицы». Но Пулат заказал ещё по коктейлю…
Потом, когда мы вышли из кафе, я спросил – не скучает ли он по Ташкенту? Пулат улыбнулся и мотнул головой. Так я и не понял – да или нет?
– Похуила помнишь? – не отставал я. Пулат опять не ответил. Мы стояли на остановке. Был поздний июньский вечер. Тополиный пух, как живой, полз вдоль бордюра под скамью на обочине тротуара. Под ней, будто сонный зверь, шевелился уже целый сугроб из пуха…
– Смотри – берлога тополиная…