Антисоветчина, или Оборотни в Кремле. Валерий Шамбаров
народ», оказывались для русских людей чужеродными смутьянами. Их без долгих разговоров вязали и сдавали властям. Но в рабочие вечерние школы приходил не агитатор, а учитель – о котором заведомо знали, что он должен научить уму-разуму. И в сельскую земскую школу приезжал учитель, начитавшийся модных атеистических книг Ренана, восторгавшийся древнегреческой демократией и «великой французской революцией», выписывающий либеральные газеты. Этот учитель выглядел для детишек более эрудированным и знающим, чем родители, чем скромный деревенский священник.
Да, страна была больна. В катастрофическом 1906 г. была созвана Дума, началась эпоха «парламентаризма». Но первое, чего потребовали «народные избранники», – всеобщей политической амнистии! В России лилась кровь, террористы нагло убивали слуг государства и невинных граждан, а депутаты с пеной у рта голосовали за освобождение тех преступников, которых удалось поймать. И гимназисты, студенты, интеллигенция восхищались такими «избранниками». Зачитывались оппозиционными газетами. Восхищались и революционерами, на заседаниях судов устраивали им овации. Прятали их, снабжали документами. С гневом обрушивались на «черносотенцев», объявляли обструкции патриотам, обливали презрением полицейских и казаков…
Поветрие либерализма охватило и высшую аристократию, чиновничество. Министры и губернаторы заигрывали с «общественностью», во всем шли ей навстречу, стыдясь прослыть «реакционерами». Патриотические организации вроде Союза Русского народа всячески притеснялись, их деятельность перечеркивалась препонами властей. Либерализм проник даже в Церковь. Пастыри старались согласовывать свои проповеди с «прогрессом». Синод и высшие иерархи утверждали терпимость к антироссийским (и явно антиправославным) учениям. А священники, проявляющие принципиальность, обвинялись в «черносотенстве» и подвергались гонениям[58].
Устои Православия расшатывались и слабели. Красноречивый пример – весной 1914 г. из 16 выпускников Иркутской духовной семинарии принять священнический сан решили лишь 2, а из 15 выпускников Красноярской семинарии – ни одного![24] Остальные предпочли пойти по гражданской части – учителями, чиновниками, земскими деятелями. Интеллигенция стала считать Веру в лучшем случае «красивой народной традицией», благодаря которой можно поумиляться на Вербное воскресенье, весело похристосоваться на Пасху, поздравить друг друга с Рождеством. В худшем случае относили к «пережиткам», тормозящим «прогресс». Такое отношение начало проникать и в простонародье: Сергей Есенин хвастался в своих автобиографиях, как пропускал службы в церкви, выданные на это деньги присваивал и научился так же, как священник, вырезать серединки из просфор, чтобы обмануть бабушку.
Принято восхищаться «Серебряным веком русской культуры» – но и культура была больной. Она погрязла в декадентстве, эротике, темных душевных надломах. Кумирами молодежи становились сатанист Брюсов, отвергший Бога и взывавший