Неумелые молитвы. Елена Емшан
работ. Ее не исправишь, себя не исправишь, его не исправишь. Это твое испытание. Бог не посылает трудностей не по силам. Ты справляшка, ты неваляшка. Ты противотанковый ёж, если в покое, ты танк, если в движении. Ты бегун по пустыне Мохаве. Что поделать, таковы сейчас грани твоей самоидентификации. Если ты будешь говорить себе: ты фея, ты ромашка, ты фиалка, то что? Ничего. То-то же. Ты уже поняла, что не умрешь с голоду, теперь бы понять, как не умереть от тоски. Колени как? Норм? Давай еще пару кварталов. Давай, шевелись.
И Света шевелилась.
Каждый раз, когда Света выходила из дома, ноги поначалу как будто бы не хотели идти, но все-таки включались после третьей-четвертой остановки. Света вообще не надеялась на свою прочность и боялась, что ноги подведут ее где-нибудь, и она подломится и упадет, поэтому всегда ходила вдоль маршрутов общественного транспорта, там хотя бы люди, скамейки на остановках.
Света могла бы идти хоть до Тихого океана, как Форрест, но ей нужно было каждый раз возвращаться домой, чтобы приготовить ужин, проверить уроки, сказать что-нибудь приятное и духоподъемное перед сном двум любимым детским макушкам. Одна из них то и дело говорила ей: «Уйди, не целуй, не трогай меня, я тебя ненавижу, это все из-за тебя». Света пыталась все исправить, но не исправлялось.
Да, все в твоей жизни из-за меня, думала Света, это же я тебя родила.
Да, в этом году много чего произошло. И, конечно, из-за Светы, кто же еще виноват в ее бедах. Света много рассказывала о своей жизни всем друзьям и знакомым, кого встречала, ей и самой было уже противно от этого. Кажется, это называется «обида, высказанная не по адресу». Света просто не знала, кому бы еще такому рассказать, чтобы тот воскликнул: «Точно! Я знаю, что тебе нужно делать!» Богу? Он и так все знает, думала Света. Может быть, даже и помогает. Работой, которую Света искала и получала. Человеком, который воодушевлял ее на короткое время. Днем затишья, нормальной жизни, когда никто никого не ненавидел.
Много всего произошло в этой Светиной жизни. Была в ней долина радости, наступила долина ненависти. Ее младшая дочь была полна крика, агрессии и злости, а ей всего было семь. Во взрослых людях Света не встречала еще такой концентрации ярости, как в ней. Это Свету очень пугало, расстраивало и обессиливало. Свете было страшно представить, что будет, когда дочери исполнится тринадцать и наступит самый махровый подростковый возраст. Света боялась, что все его возможные «махры» будут помножены на дочкин весьма сложный характер. Один знакомый доктор, детский психиатр, к которому Света обратилась с этой проблемой, сказал: «Сядешь либо ты, либо она. Либо все рассосется, и не будет ничего такого. Либо не рассосется».
Тьфу-тьфу-тьфу, Света сплевывала через плечо и крестилась. Света знала одну женщину, у которой была дочь гораздо старше Светиной и с теми же проблемами. Эта женщина была словно грустный привет из Светиного будущего. Угасшее лицо, потухшие глаза, безвольные руки, поездки к дочери по ночам через весь город, чтобы разобраться