Авдеевы тропы. Владимир Герасимов
показывал глазами на мужика, которого охранники волоком тащили прочь.
– Эта подосланная тварь посмела сказать мне, что татаре сожгли Владимир!
Василько, потупясь, стоял и молчал. Князю было странно, почему тот не возмутился и даже не удивился.
– Я пытками к вечеру выведаю у этого холопа правду. Он мне поведает, кто подослал его! – гнев продолжал клокотать в княжеской груди.
– Княже, – дрогнувшим голосом промолвил Василько, – посланник этот, пожалуй, правду молвит.
– Какую правду? – Юрий Всеволодович похолодел. – Или ты ума лишился?
– Вот уже с неделю слухи по всем деревням идут. Только никто точно не знает. Кто что говорит.
– Почему я об этом ничего не ведаю?
– А что докладывать-то, слухи они и есть слухи, – Василько горько вздохнул. – А этот мужик пришёл из самого Владимира. Он стоял на защите крепости. Он всё своими очами видел.
У Юрия Всеволодовича заходили желваки:
– Что же воевода и сыновья никаких вестей не шлют? Почему нет княгининого посланника? Я что, должен верить какому-то грязному мужику? – великий князь снова стал закипать от гнева.
Василько потерянно потупил взор. Князь тяжело сел на скамью, прислонился затылком к прохладной бревенчатой стене и прикрыл веками глаза. Немного помолчал, отходя от волнения, и устало промолвил, обращаясь к Василько:
– Дай знать воеводам и князьям, чтоб на совет собирались. А пока оставь меня.
Василько вышел. А Юрий Всеволодович никак не мог успокоиться. Нет, конечно же, он не поверил мужику, что стольный Владимир-град мог так быстро сдаться врагам. Об этом князь не мог предполагать даже в грустных размышлениях, которые порой накатывались на него. Только одно из двух: или мужик подосланный, или же всё это снится ему в самом дурном сне, и надо всего лишь только проснуться…
А слухи, о которых говорит Василько, это вздор – всегда, когда люди чего-то страшатся, по устам ходят разные выдумки. Но почему ж так долго нет вестей ни от Агафьи, ни от Петра Ослядюковича, ни от сыновей? Просто разом погибнуть они не могли. Разгадка-то как раз в том, что обложили басурмане крепость так, что никто и выбраться не может.
Мужика этого пытать и пытать надо, он признается, что врёт. А потом казнить у всех на виду, в устрашение.
Князь Юрий обхватил голову руками. Казнить-то он казнит. Но что от этого изменится? Много было за всю его жизнь казнено людишек. Облегчило ли это душу? Вот чернец до сих пор к нему является и мучает, мучает… Если бы всё только зависело от его княжьей воли, но всё зависит от провидения Господня. Князь повернулся к иконам, перекрестился:
– Господи, не дай свершиться самому худшему. Дай силы и разума мне, Господи!
Он опустился на колени. Негоже перед ликами молиться сидя. Как можно просить что-то у Бога, не предав себя смирению? А уметь усмирять свою гордыню, размышлял князь, надо и перед людьми. Но как научиться этому, чтобы люди не обознались, не приняли это за слабость и сломленность? Он, великий князь, должен стоять над всеми. Может быть, то, что предопределено простым людям, на него не распространяется?