Лагерные этюды. Тенгиз Маржохов
Они вчера бухали. Перебрали. Ходили шатались, падали. Походу они…
– Оставь, ты! Они не первый раз бухают!
Короче говоря, я нагрешил на мужиков и чуть не поругался со смотрящим. Мужики, не помня всей ночной попойки, виновато молчали, с похмелья поверив в свои проделки.
Но когда и новая овощная коробка была загажена, накипело. Я нашел серую проказницу – Машку. В кухне на коврике она лежала и облизывалась. Взял ее за задние лапы, как кролика за уши, и понес на выход из барака. Она царапалась, пыталась укусить мою руку, перегибаясь, как гимнаст. Я ударил ее об угол. Ударил второй раз – контрольный. Бросил тушку под лестницу. Судорожно подергиваясь, она осталась лежать с открытыми глазами, противным кошачьим оскалом – гримасой смерти. Я велел пидорасам убрать под лестницей. Там осталось лишь небольшое пятно крови.
Вечером Пузя подошел ко мне, его «опийный взгляд» усугубляло возмущение.
– Ты зачем кошку убил? – спросил он, заглядывая мне в глаза.
– Тебе говорили: «Следи за ней». Она гадила.
– Да это не она, это черная, – начал уверять Пузя. Он отходил и возвращался, пытаясь привести новые аргументы.
– Пузя, не перекладывай с больной головы на здоровую. Забудь, – посоветовал я ему.
Пузя смирился, забыл. Мы продолжали общаться, как и прежде. Но когда меня заказали на этап и я прощался с отрядом, Пузя пожал мне руку, пожелал удачи и все-таки вставил. – Машку ты зря убил.
Год спустя в другом лагере ко мне подсел мотыльной мужичок.
– Тебя из Кривоборье привезли?
Я утвердительно кивнул.
– А кто там из воронежских был?
Я назвал несколько имен, какие пришли на ум, в том числе Пузю.
– Пузя это такой-то, такой-то? – описал он его и назвал место в Воронеже, где тот проживал. – Ему столько-то лет. Ровесник Плотника.
Я подтвердил, все совпадало.
– И как он там?
– Нормально.
– За что сидит?
– Второй раз за убийство.
– Первый раз да.
– А второй? – не понял я к чему он клонит.
– А про второй раз, что он рассказывал?
– Что забил человека…
– И все?
– Все.
– Значит, он не договорил. Он бухал в пивнушке. Вышел с собутыльником затемно. Я знал того мужика. Произошла ссора. Пузя его вырубил. Ушел. Затем вернулся, выеб… л и добил.
– Буквально выеб… л? – не поверил я своим ушам.
– Да. Совершил акт мужеложства и добил.
Воробской мужик
Курбан – звали сухопарого мужика, пришедшего к нам в палату попросить чаю и познакомиться. Держался он просто и уважительно, бодрясь и храбрясь. Отвечал заученной скороговоркой. На вопрос – какого образа жизни придерживается, ответил:
– Воробской мужик!
– Воровской?
– Да. Воробской.
– Это как понять? – весело переглянулась молодежь.
– Ну… мужик,