Призмы Шанбаала. Дарья Олеговна Борисова
поворотах, но две недели жизни с крыльями спустя ходила я намного лучше. Дойдя до скамейки, я тяжело опустилась на нее, раскладывая крылья на спинке, закрыла глаза и подышала, потом открыла глаза и огляделась по сторонам. Наверху между деревьев летали огоньки, а деревья были незнакомой породы. На них не было ни плодов, ни цветов. Достав из кармана телефон, я зашла в справочник Пятимирья и начала сравнивать то, что видела на картинке, и то, что видела перед собой.
Когда биение сердца слегка успокоилось, я поднялась на ноги, пошевелила рукой, разыскивая вай-фай, а обнаружив его, облегченно вздохнула. Я зашла в сеть, пролистала страницы Хатхор и Амрэя, и волна спокойствия и счастья накрыла меня с головой, когда я увидела, что в сети они оба были совсем недавно. Я отправила каждому по сообщению – не несущему особо смысла, но достаточному, чтобы начать разговор, убрала телефон в карман и неторопливо пошла по аллеям.
Однако гулять по прямой быстро стало скучно, и огибая клумбы и совершенно бесстыжим образом приминая газон, я свернула в сторону между деревьев. Парк начинал казаться бесконечным, но я догадывалась, что это обманчивое впечатление. Заметив рябь между стволов, я сощурилась, приглядываясь, присела и подобрала наугад несколько камушков гравия с ближайшей клумбы, прицелилась и кинула камень в сторону мерцания. Тот отскочил, на миг полыхнув ярко-белым. Ясно, барьер. Огоньки вылетели из ближайшего куста, шумно жужжа, и закружились над местом, куда упал камушек, затем подняли его и вернули обратно на клумбу. Я засмеялась, прикрывая рот рукой, чуть повернула голову в сторону и краем глаза заметила, что за мной хвостик.
– Привет, – сказала я, разворачиваясь к девушке.
– Ну привет, – она прикрыла черные глаза с фиолетовой радужкой от света редкого солнца, проникающего сквозь лучи деревьев. – Леди Тьмы, Персефона из рода Самаэля.
– Полукровка Пандора, безродная, – я улыбнулась. – Ты привыкла всем так официально представляться?
– Социальная норма, – она серьезно кивнула.
Легкое раздражение царило в ее глазах, но я все списала на солнце. Многие его не любят. Отец тоже вечно ворчал, что у него глаза болят от света, и, если мы были где-то на юге, всегда плотно занавешивал окна и не выбирался из дома до вечерних сумерек.
– Ты дочь Люциана Неверящего? – спросила она.
Я похолодела. Да что там я – мне показалось, что все вокруг похолодело, хотя ветра не было, и солнце за тучами не скрылось. Я медленно подняла руку, перебрасывая косу с плеча за спину, перенесла вес с одной ноги на другую, подыскивая самый правильный ответ, но не смогла понять, что должна сказать. Девушка сердито хмурилась.
– Да, – сказала я, не в силах больше выносить молчание.
После допросов в тюрьме тишина угнетала, и я думала, что начинаю бояться тишины в совершенно ином смысле, чем это обычно бывает. Я прислушалась к шелесту листвы, пытаясь убедить себя, что тишины нет, и мысленно пообещала себе на все прогулки впредь брать с собой наушники, лишь бы больше не слушать