Призмы Шанбаала. Дарья Олеговна Борисова
и я улыбнулась девушке. Откинувшись на спинку скамьи, она разгладила пальцами вышивку.
Что было удивительным в Персефоне, так это то, как она обожала шить и вышивать. Она перелатала все мои немногие кофточки, что я привезла с собой, перешила три или четыре юбки, и ушила джинсы, ушить которые я собиралась сама уже года три. В ее ловких пальцах игла летала из стороны в сторону. Она шила, кроила, вышивала, и в какой-то момент я начала думать, что у этой девчонки такой огромный талант, что она из порванной простыни сошьет бальное платье. А потом я увидела, как она вышивает, и почти потерялась в акте дружеского обожания.
Вот и сейчас она вышивала дракона. Пальцы меланхолично летали над пяльцами, одна нить сменяла другую, и переливалась на солнце. Я залипла на ее руки. Настоящее мастерство всегда завораживает.
– А твой темный секрет? – спросила она, обрезая нитку и вдевая следующую.
Я хотела было ответить, что темных секретов у меня нет, но поняла, что это неправда.
«Никогда и никому не верь», – сказал мне отец. Но могла ли я не попробовать поверить своей подруге? Подруге, с которой не расставалась почти три месяца, с которой перемыла кости всем на свете, подруге, с которой просмотрела кучу сериалов, которая расчесывала мне волосы, и которая заплетала мне длинные сложные косы, которая перешила мою одежду, и которая, несмотря на то, что была аристократкой, поверила мне?
Но стоило ли мне верить подруге, которая была аристократкой, которая была дочерью Прокурора, которая сама завязала дружбу первой, что ставило ее под подозрение, подруге, которая постоянно критиковала мою любовь поесть, и которая, судя по всему, не отличалась большим умом?
– Мой отец мне дорог, – честно сказала я.
Персефона завязала узелок на изнанке вышивки и серьезно кивнула. Серьезное выражение вовсе не шло ее лицу, но я ни разу не видела, чтобы она улыбалась.
– Ты поедешь в Академию? – я попыталась перевести разговор на нейтральную тему.
– Да, поеду. Буду делать вид, что учусь, – сказала она. – Я не могу не поехать.
– Почему?
Персик замялась. Она нервно принялась теребить край ткани пальцами, а потом отложила вышивку в сторону, покрутилась на месте, и вовсе засунула все свои швейные принадлежности обратно в изящную сумку, обшитую бисером.
– Потому что Вельзевул, – сказала она.
– Что Вельзевул?
Имя было знакомым, и я подумала о том Вельзевуле, которого видела по экрану телевизора и на фотках в сети. О Вельзевуле, который был младшим из сыновей-близнецов Миледи, и от старшего брата отличался только прической, да цветом огня в глазах, и тем, что его не звали «принц в кедах». О Вельзевуле, который был наследником, и без сомнения, носил в своем титуле «маркиз Каменной крови из рода Горгоны».
– Почему я должна тебе рассказывать? – застонала Персефона, откидываясь назад и запрокидывая голову. – И почему я думаю, что должна тебе рассказать?
– Потому что мы друзья, Персик, – спокойно ответила я. – У тебя раньше друзей