Моя осень. Z. V.
Николая – у него просил здоровья близким, затем икона Сергия Радонежского – у него просил помощи в бизнесе. Не знаю, почему много лет назад выбрал эту икону, честно скажу – она мне часто помогала. Затем икона Божией матери, а потом у большой иконы Христа молился, просил прощения за свои грехи, вольные и невольные, просил наставить меня на путь истинный, указать мне дорогу, по которой идти дальше, просил прощения за свою гордыню.
После молитвы верующие подходили к архимандриту Матвею, так теперь называли моего друга, а раньше в миру – Евгению Тимофеевичу. Сан, который он получил, принадлежал ему по праву. Верующие целовали его руку и просили благословить. Я немного растерялся, что было мне не свойственно; как мне подойти: обнять друга, поцеловать руку или просто поклониться и перекреститься. Все решилось само – он меня увидел, с радостью подошел и обнял, мы трижды поцеловались. За последние два года я не помню, чтобы кто-то так радостно меня встречал. Я еще раз посмотрел на него вблизи – как ему удалось сохранить этот юношеский взгляд? И глаза – они излучали счастье. «Боже, – мелькнуло в голове, – он здесь счастлив».
– Саня, как я рад тебя видеть!
Давно меня так никто не называл, обычно – Александр Александрович и потом Егоров, правда, в основном подчиненные. Радость у Жени была неподдельная, мы пошли в здание, где была его комната. Ничего не изменилось в его обители, разве что появилась новая икона мученицы Варвары. Когда мы вошли, Жека быстро прочитал у иконы молитву, видно было, что до сих пор любит свою первую и единственную девушку Варю, которой уже больше двадцати лет нет на свете и из-за которой мой друг оказался в монастыре. Мне показалось, что на иконе у святой глаза Вари. Я отвел взгляд от иконы, и мне вспомнились глаза Варвары, лучистые и всегда радостные, я никогда не видел их грустными, никогда.
Я сел на единственный стул в комнате, а архимандрит Матвей – на кровать. В комнате был безукоризненный порядок. Все было просто – шкаф для одежды, шкаф для книг, стол, о боже, на столе – новый компьютер; это значило, что статус моего друга в монастыре высок. Он больше двадцати лет прожил в этой комнате. Когда его приняли в монастырь, он работал истопником в котельной. В ту пору котлы топили дровами, и Жене пришлось все лето заготавливать и рубить дрова. Так продолжалось несколько лет. Фигура у него стала как у борца: даже сейчас сквозь одежду просматривались бицепсы, хотя уже много лет он отношения к котельной не имел. Много лет Жека отдавал монастырю свои деньги. Сначала это были деньги, которые я привозил ему, – он был учредителем нашей фирмы, моим компаньоном. Суммы были немалые, по пятьдесят тысяч долларов. Я тоже помогал монастырю деньгами, но мои взносы были гораздо скромнее. Помню, года через четыре, после того как Женя оказался в монастыре, он попросил меня приехать. Захотел выйти из бизнеса, сказал, чтобы я сам определил сумму его доли, так как на шее у меня