Разбойничья Слуда. Книга 4. Рассвет. Николай Омелин
Пластининых был недалеко от Федоськиной работы. Нынешней весной они вдвоем с мужем срубили хлев, пристроив его позади избы. Летом колхоз теленочка им выделил. Вот и добавилось забот у Федоськи. К следующей весне ожидали они прибавления в семействе и корова в хозяйстве очень бы пригодилась. Но неделю назад захворала скотина. Почти перестала есть, только воду и пила. К кому только не обращалась Федоська, но телушке легче не становилось. Вот и вызвалась Катерина помочь их беде. Получалось у нее со скотиной управляться и болячки доводилось лечить. Своя скотина никогда у нее не болела. Как получалось так, она и сама не знала. «Чувствую я, – только и всего говорила Катерина».
Гаврила вбежал в дом Федоськи, но кроме спящего на хозяйской кровати Кольки, никого в избе не было. Он развернулся и направился в хлев, откуда доносились приглушенные голоса. Гаврила сделал всего несколько шагов, как ведущая в него дверь распахнулась и на пороге появилась Катерина. Она не сразу заметила мужа и продолжала разговор с хозяйкой дома.
– Все теперь будет хорошо. Сена пока не давай. Картошку обязательно от земли мой и вари. Конечно, лучше бы прошлогоднюю, но где ее теперь возьмешь. И соль не забывай давать. И хвою завари. И пои больше. Не вздумай хлеб давать…
Заметив Гаврилу, она осеклась.
– Ты? – удивилась Катерина. – Чего не дождался?
Вместо ответа Оманов подскочил к ней и с силой ударил в лицо. Женщина отлетела к стене, ударившись о сложенные там же горшки и тюрики. Гаврила подскочил к распластавшейся у стены жене, но больше ничего сделать не успел. Из хлева вышла Федосья с большим деревянным ковшом в руках. Возле Катерины она оказалась чуть раньше Оманова и, когда тот приблизился, со всего размаха огрела его. Гаврила охнул и опустился возле жены. Пластинина схватила его за шиворот и выволокла на улицу.
– Еще раз на Катьку руку поднимешь, без руки останешься, – сурово проговорила Федосья и вернулась в дом.
Накануне в субботу Гаврила предупредил кузнеца Никиту, что завтра пойдет на охоту и в кузницу не придет. И в воскресенье, лишь только забрезжил рассвет, оделся, закинул за плечи приготовленное с вечера ружье и вышел во двор. Он надежно привязал веревкой рыжего пса и повернулся к вышедшему следом на крыльцо Ваське.
– Ты не переживай. Поправится мать, – уже в который раз за прошедшие дни Гаврила пытался успокоить сына.
Он еще хотел что-то сказать, но встретив безразличный Васькин взгляд, замолчал и махнул рукой. Гаврила и сам переживал за то, что случилось у Федоськи. Жалел Катерину и даже пытался пару раз ее навестить. Но Агафья, к которой Федоська тогда унесла ее, его даже на порог не пускала. Огромный кобель, в предчувствии скорой охоты нетерпеливо заскулил, засучил по выпавшему снежку лапами. Виляя хвостом, потянул поводок, увлекая за собой хозяина.
– Осади, Рыжий! – прикрикнул на собаку Оманов-старший и шагнул вперед.
Голова