Разбойничья Слуда. Книга 4. Рассвет. Николай Омелин
все вышло. Она же их и поронила15, когда падала, а они раскатились. Разбились, – ответил Оманов, думая совсем о другом.
– Думал он, – сплюнул Григорий. – Случайно, не случайно, а за сломанное колхозное имущество срок светит тебе.
– Так, тюрики-то нам Федоська сделала! Мне для маленькой печки! Чтобы с большой соединить.
– Твои у тебя дома должны быть, а коли у Федоськи, то еще не твои, а народные, – произнес он давно заготовленную фразу.
– Так не на заводике же лежали, – в сердцах воскликнул Гаврила. – Дома у нее.
– На заводике…, – передразнил его Конюхов. – Темный ты, человек. Думаешь за порчу личного, но чужого. Да, да, чужого имущества, срок меньше?
– Мои тюрики, – пробубнил Оманов, не найдя больше никаких объяснений.
Конюхов натянул поводья, сдерживая лошадь.
– Тпру-у! – крикнул он и та, сделав пару шагов остановилась. – А два разбитых горшка, что для колхозной конторы предназначены были? Молчи уж, а то и за сопротивление власти придется ответить.
«И про горшки донесли! Федоська, сволочь! Она – змея подколодная! – мысленно выругался Гаврила, но промолчал, понимая, что сейчас лучше не спорить». А Конюхов еще что-то пафосно рассуждал о колхозах, стране и народной собственности, но Оманов его не слушал, думая как бы замять всю эту историю. «Что же делать? Ну, Катька! Ну, змея. Из-за нее все, – мучительно искал он выход из создавшейся ситуации. – Только в жизни подфартило, да еще как, а тут этот Конюхов. Как некстати, как не вовремя все».
– Но, пошла! – громкий крик Григория прервал его раздумья, а Зорька, слегка поднатужившись, потянула за оглобли, увлекая повозку за собой.
***
На охоту Гаврила Оманов ни в воскресенье, ни вообще в ноябре не собирался. Вернее, не собирался до прошлого четверга, пока не пришла от Чуровой ее постоялица. Он только вернулся с деревенской кузницы, где последние два года был в помощниках у ачемского кузнеца и, стоя в одних штанах у деревянной кадушки, отчаянно тер себя по плечам. Старший сын, четырнадцатилетний Васька, стоял тут же с ковшом, поливая теплую воду на спину отцу.
Мария вошла в дом без стука. Женщина бросила взгляд на мокрый пол и присела на лавку рядом с неубранным столом. Она брезгливо смахнула рукавом с него крошки и оперлась о его край. Дождавшись, когда хозяин дома вытрется, без лишних предисловий заговорила:
– Кашель у нее с кровью. С легкими видать что-то. Медвежий жир нужен.
Гаврила бросил полотенце на печь и стал натягивать рубаху.
– Слышишь, что говорю? – твердо спросила Мария и покосилась на Ваську.
Тот, зная непростой характер Агафьиной приживалки, правильно расценил ее взгляд. Он стянул с торчавшего из стены деревянного штыря старенький зипун и направился к двери.
– Я сена скотине подам, – проговорил подросток и вышел из избы.
Оманов, наконец, управился с рубахой. Застегнув на косоворотке верхнюю пуговицу, Гаврила хлопнул себя по бокам и уселся
Уронила (местное)