Китайская кукла. Наталья Александрова
улице снова стояла несусветная жара, даже утром градусник показывал двадцать семь, так что же к вечеру-то будет, когда асфальт нагреется… Поэтому Надежда надела открытую маечку и новую шелковую юбку.
Как починили теткины очки, Надежде не понравилось – топорно, по старинке.
– Зато никогда больше не поломаются, это я вам гарантирую, – с обидой сказал мастер, перехватив ее недовольный взгляд. – Вам красота нужна или надежность?
– Да это не мне… – с досадой ответила Надежда, представляя, что выслушает от тетки. – Ну хорошо, спасибо вам.
– То-то, – бросил он и отвернулся.
Надежда спрятала очки в сумку и поспешила на выход. Поблизости у нее было еще одно важное дело.
Выйдя в соседний двор, она огляделась. Ничего не изменилось – те же чахлые кустики, покрашенная скамеечка. Только мусорные баки были пусты и не валялась куча разломанной мебели.
– Та-ак… – протянула Надежда, – стало быть, порядок навели… Это хорошо…
В сторонке остался рисунок Игоря – маленькая девочка с куклой под мышкой. Рисунок был неумело огорожен камешками и веточками – как видно, девочка не хотела расставаться со своим портретом. Хотя все равно до первого дождя.
Надежда наклонилась ближе. Все-таки у Игоря большой талант, зря Галина заставляет его тратить время на тусовки да на эти, как она говорит, суаре… С ума сойти, бедный Игорь!
– Не трогайте! – закричал кто-то детским голоском, и рядом появился оригинал портрета. – Не стирайте!
– Да я и не собиралась ничего трогать, – сказала Надежда девочке. – Просто посмотреть…
– Вы, женщина, что хотели? Что вам тут нужно? – Это подоспела мать девочки.
Все было как два дня назад – дворничиха с метлой, девочка с конфетой, только куклы у нее в руках не было.
– Да я тут позавчера была вот с художником, – Надежда кивнула на портрет на асфальте, – мы с вами еще разговаривали. А сейчас просто из оптики иду.
Она достала из сумочки большую конфету и дала девочке.
– Смотрю, чисто у вас, как и не было беспорядка, – начала Надежда издалека.
– Да уж, – пригорюнилась дворничиха, – был человек и нету, даже вещей не осталось. Квартира пустая.
– Плохо, когда одинокий человек умирает, – поддержала Надежда разговор. – Вспомнить его некому. Эта женщина из семнадцатой квартиры одинокая ведь была, нелюдимая, так?
– Елизавета Петровна-то? – встрепенулась дворничиха.
«Стало быть, ее тоже Елизаветой звали, – подумала Надежда. – А что такого? Та ей какой-нибудь прабабкой приходилась верно. Или более дальней родней».
– Одинокая – это да, – согласилась дворничиха, – но не скажу, что нелюдимая. Просто на лавочке со старухами сидеть не любила. Да и то сказать, что там высидишь-то? Одни сплетни.
– Это верно… – Надежда подумала, что ей пора уходить, потому что дворничиха глядела уже с легким подозрением и на дальнейшие вопросы отвечать не собиралась.
Девочка