Легенда о свободе. Крылья. Анна Виор
что там можно замерзнуть насмерть…
Тело Вирда сводили судороги, дрожь не прекращалась, голова стучала об иссохшую землю, правая рука сжимала ошейник эффа. Смертельный холод сменился неистовым жаром: казалось, он сгорает в ярком пламени, затем вновь задрожал от холода и снова от жара. Разум затуманился, сознание провалилось в темноту, и из этой темноты то и дело вырывались образы: его бег по раскаленной земле, эфф, настигающий его, красный ошейник в руке. Он падал в бездну…
Рохо разговаривает с плачущей Михи. Она очень слаба после родов, и ей так жаль своего ребенка, которого забрали. Юная, красивая, со светло-русой до пояса косой, в белом потрепанном платье. Рохо пытается найти слова утешения, сказать, что все будет хорошо, но он знает, что не будет… Михи тоже знает. Михи ушла в свой темный барак, где ночевали на соломенных тюфяках рабыни, а Рохо остался сидеть под деревом – Деревом Размышлений. Это дерево многое повидало. Сколько поколений рабов находило тень под ним, сколько умирало прямо под ним, сколько рождалось… Сколько всего передумали рабы, сидя вот так, как сейчас сидит Рохо… «Я не могу здесь, я убегу», – думает он.
Колени жгут сухая земля и впившиеся в кожу камни, солнце раскалилось и немилосердно палит непокрытую голову. Он плачет, обхватив руками застывшее в скрюченной позе и уже холодное мертвое тело Рулка. Надсмотрщики ругаются, поминая эффов, мать Рохо, проклиная его самого и требуя от Сибо и Майшаса оттащить труп на пустырь. Но рабы не смеют тревожить Рохо в горе.
Инал нежно берет его за плечи:
– Пойдем, Рохо, пойдем… Он умер.
«Я не останусь здесь! Я не могу остаться здесь… Мне нужно бежать… Мне нужно уйти отсюда!»
Вирд вновь чувствовал свое тело, оно болело и дрожало, невидимые иглы впивались в виски, и образы, образы прошлого, настоящего, существующего и несуществующего, метались в его разуме, как языки пламени в костре.
Вирд сидит на коленях у мамы. Она улыбается; у нее добрая улыбка, теплые руки, через плечо перекинута толстая темная коса. У висков волосы вьются, и похожие на пружинки локоны закрывают уши. В ушах длинные сережки с сияющими мягким светом синими камнями.
– Ты закончил? – нежно спрашивает мама у отца, склонившегося над рабочим столом. Он озабочен чем-то и хмурится. Улыбка покидает губы мамы, и складка пролегает меж ее бровей. Вирду не нравится это, он тянется, чтобы расправить складку.
Наконец отец, улыбаясь, встает и подходит к ним, и хмурое выражение исчезает с маминого лица.
Вирд счастлив.
Он победил эффа… Или это только приснилось ему. Он очень болен. Лихорадка одолела. Наверное, перегрелся на солнце, убегая. Наверное, все привиделось… Эфф, покорившийся и не тронувший его. Ошейник, снятый с живого зверя… Все привиделось… Это из-за болезни. Сейчас тварь за ним придет. А он не сможет даже взглянуть на нее. Он так болен…
Все перемешалось. Вирд бредил. Образы мелькали с неистовой быстротой. Один сменялся другим. И